Стивен Хантер - Третья пуля

– Я чуть не упал со стула, когда он, словно фокусник, вытащил из шляпы Лона Скотта.

– Возможно, он раскопал Скотта, ничего не зная о Хью и 1993 годе. Я имею в виду, Лон оставил после себя следы, а в этой области Марти Адамс известный специалист.

– Очень может быть.

– Судя по всему, он чист. Мы его тщательно проверили. На всякий случай, я поручу Нилу еще раз.

– Спасибо. Даже такой параноик, как я, вынужден признать, что, похоже, какие-либо признаки игры отсутствуют.

– Прежде чем ты начнешь сотрудничать с Марти, у меня будет вся информация о нем, кроме разве что рентгеновского снимка его кишечника.

– Если даже он у тебя и оказался бы, вряд ли я захотел бы смотреть.

– Я тоже не стал бы, а отдал бы стажеру. Для этого они и нужны. Кстати, как идет твое расследование? Все еще получаешь удовольствие?

– Я все ломаю голову по поводу «Красной Девятки». Она не дает мне спать по ночам. Как и другая загадка, которую мне никак не удается разрешить, – время. Как им удалось так быстро ввести в игру Освальда, если о проезде Кеннеди под окнами Книгохранилища еще за три дня ничего не было известно? Профессионалы высочайшего класса.

– Или счастливчики.

– Или еще хуже: и то и другое.

В этом бизнесе плохие дни случаются нередко. Я провел несколько таких дней под интенсивным артиллерийским обстрелом на военной базе во Вьетнаме, когда проводил операцию «Феникс». Израильская ракета погребла меня на шесть часов под грудой обломков в Бейруте, в результате чего мой шикарный костюм пришел в полную негодность. В 1991 году я был задержан мерзкими китайскими пограничниками на несколько часов, которые показались мне годами. Думаю, они собирались избить меня за то, что я русский, хотя это было отнюдь не так. А если бы я сказал им правду, они наверняка избили бы меня, и потом мне еще пришлось бы лет пятьдесят гнить в китайской тюрьме. Это было страшно, я едва не утратил напускное самообладание и чуть не запятнал честь выпускника Йеля. Невероятно!

Но не случилось за всю мою жизнь дня хуже, чем 21 ноября 1963 года. Мне казалось, что этот день никогда не закончится, а когда он все же закончился, возникло впечатление, будто прошло всего несколько секунд. И следующий день, хотя нас терзали сомнения, пролетел невероятно быстро.

У всех были мрачные лица. Не думаю, что кто-нибудь из нас до конца примирился с тем, что нам предстояло совершить. Сомнения продолжали преследовать всех на протяжении многих лет. Однако время для аутопсии еще не пришло, и я могу лишь сказать, что не переставал убеждать себя в необходимости этой операции, которая призвана спасти тысячи и тысячи жизней американцев и вьетнамцев, предотвратить анархию и хаос. Я внушал себе, что мы являемся убийцами поневоле и совершаем преступление ради высшего блага.

Тем не менее день прошел в атмосфере экзистенциального страха. У меня постоянно пересыхало во рту, а тело то и дело покрывалось потом. Еда казалась безвкусной и не вызывала желания; алкоголь – напротив, и поэтому был исключен из рациона. Выражаясь словами Джеймса Джонса из «Тонкой красной линии», мы «…в оцепенении делали то, что должны были делать».

Алик находился вне зоны моего контроля, если он вообще когда-нибудь находился в ней. Здесь я бессилен. Он должен сделать то, что от него требовалось, чтобы добиться успеха, всю жизнь ускользавшего из его рук. Но мог и не сделать. Откровенно говоря, мне никогда не приходило в голову, что он может сдать меня своему «другу» агенту Хотси. Тогда он стал бы героем, разоблачившим красного шпиона и спасшего жизнь президента, и к тому же получил бы хорошие деньги.

Сейчас я очень рад, что не забивал тогда себе голову подобной ерундой. Во-первых, у него для этого не хватило бы воображения. Во-вторых, он был безумцем и потенциальным террористом в духе героев Достоевского и Конрада. В XIX веке он непременно стал бы бомбистом. Он хотел разрушать. Это его призвание. Он стремился уничтожить мир, который обрек его на убогое существование и проклял, наделив заурядным умом, одержимостью и множеством дефектов. Я не мог ни на секунду представить, что такой тип способен выдать меня. Я был для него последней надеждой, единственным человеком, который верил в него.

Мои опасения в отношении Алика носили сугубо практический характер. Сможет ли он вынести винтовку из дома миссис Пэйн незаметно для нее и Марины? Сможет ли он на следующий день незаметно пронести ее в здание Книгохранилища, не уронив с грохотом в столовой, так что вылетят болтающиеся винты, крепящие оптический прицел, и разлетятся по всему помещению? Сможет ли он в таком случае правильно прикрепить прицел? У меня перед глазами возникла картина, на которой он все делает идеально: выбирает правильную позицию, точно прицеливается, плавно нажимает спусковой крючок, щелк! – и выстрела нет, так как из курка, незаметно для него, выпал боек. Или в пятницу утром его сослуживец увидит пакет с винтовкой и спросит: «Ли, что это у тебя такое?» А он испугается и убежит. От такого идиота можно ожидать чего угодно, и я вынужден согласиться с противниками конспирологических версий, утверждающих, что ни одна спецслужба не поручила бы Освальду столь важное дело. Они правы, но не учитывали тот факт, что иногда возникает необходимость в использовании откровенных неудачников.

Я старался не думать об Алике и сосредоточиться на том, что находилось в зоне моего контроля.

Мы встретились после завтрака в моем номере. Это отнюдь не веселая компания старых приятелей, как я уже говорил. Джимми должен изготовить визитки и придумать, каким образом можно было бы пронести винтовку Лона в здание. Эта задача, помимо всего прочего, предусматривала приобретение объемистого пальто с не слишком длинными рукавами, дабы они не скрывали кончики пальцев подобно клоунской одежде. Он намеревался еще раз обследовать «Дал-Текс», чтобы освежить в памяти все лестницы и офисные помещения, проверить замки, определить маршруты отхода и найти места, где можно спрятаться – хотя, если бы пришлось прятаться, это означало бы разоблачение нашего хитроумного замысла. Джимми не хотел, чтобы во время операции мы столкнулись с неприятными сюрпризами. Я чувствовал, что ему необходимо побыть одному. Он всегда был волком-одиночкой. Благослови его Бог.

Когда Джимми ушел, мы с Лоном решили изучить Дили-Плаза. Я провез его по Мейн-стрит, и мы прошли маршрутом кортежа президента, повернув вправо на Хьюстон-стрит, обогнули площадь и остановились на углу c Элм-стрит, чтобы хорошенько рассмотреть «Дал-Текс» и его большие окна, очень удачно выходящие прямо на площадь. Затем мы пошли по Элм-стрит, мимо фасада здания Книгохранилища.