Стивен Хантер - Третья пуля

– Кстати, – сказал Лон, – патрон слишком длинный, и его нельзя зарядить через магазин. Тебе придется аккуратно ввернуть его край в затвор и затем протолкнуть вперед. Только один. Я тебе потом покажу, как это делается.

– Понял, сэр. После этого мистер Мичум устанавливает кресло мистера Скотта в положение для стрельбы, а я кладу ему на колени книги. Мы слышим рев толпы, когда автомобильный кортеж поворачивает с Мейн-стрит на Хьюстон-стрит и затем на Элм-стрит. Мистер Мичум открывает окно…

– Послушай, – перебил его я, – может, будет лучше, если ты сразу откроешь окно? Тогда никто на улице не заметит движение в окне и затем не увидит вспышку выстрела и струю газа из глушителя.

– Ничего страшного, – вмешался Лон. – И вспышка, и струя будут незначительными, и я сомневаюсь, что их можно будет заметить. Но лучше не рисковать.

– Пусть будет так, – согласился Джимми. – Как только дело будет сделано, окно закрывается.

– Может быть, не стоит это делать? – спросил Лон. – Кто-нибудь услышит хлопок, посмотрит в сторону здания и заметит движение.

– Хорошо, пускай окно пока остается открытым, – сказал Джимми. – Тогда я забираю винтовку и книги с колен мистера Скотта, мистер Мичум в течение двух минут вывозит его на улицу, задолго до того, как полиция опечатывает здание и начинает расследование. Уверен, что они сосредоточат внимание на нашем друге в соседнем здании, который наделает шума. Да и у кого могут вызвать подозрение человек в инвалидном кресле и его спутник? Вы идете в любом удобном для вас направлении, пока не выбираетесь из толпы. Потом, возможно, заходите в какой-нибудь ресторан, чтобы перекусить, и возвращаетесь в отель. Что касается меня, я разбираю винтовку, упаковываю ее части в карманы ленты, надеваю пальто, закрываю окно, забираю книги, закрываю замок двери офиса с помощью своих игрушек и через несколько минут после вас выскальзываю из здания.

– Мне только что пришло в голову еще кое-что, – сказал Лон. – В вестибюле и коридоре это не имеет значения, поскольку там все истоптано, но на линолеуме или паркете пола офиса наверняка будут видны следы колес моего кресла. Обитатели офиса придут на следующий день на работу, увидят эти таинственные следы, и у них могут возникнуть вопросы. Я не знаю, как работают следователи; может быть…

– Замечательно, – сказал я. – Следы – это просто замечательно. Джимми, постарайся найти офис, где был бы тринадцатилетний «Гленливет Голд». Не «Гленливет Ред», а «Гленливет Голд» [39]. Возможно, мне захочется выпить виски в процессе…

Мы рассмеялись, и я впервые почувствовал прилив оптимизма.

В то утро у меня совершенно не было аппетита. После бессонной ночи мне хотелось на свежий воздух. Около 8.00 я вышел из отеля и немного прогулялся по центру города. Дома вокруг по большей части выглядели безвкусными, безликими и довольно обветшалыми. До наступления эры небоскребов из стали и хрома в Далласе было еще далеко. Без пылающей красным неоновым светом летящей лошади на уровне пятнадцатого этажа здание «Магнолия Ойл Компани» выглядело убогим. Небо хмурилось, грозя дождем, но свежий воздух оказывал на меня самое благотворное влияние. Деревья стояли почти голыми, резкие порывы ветра гнали по улицам палую листву. В те времена каждый сам сгребал листья перед своим домом, собирал их в кучи у обочины и сжигал. В городе стоял запах гари, навевавший воспоминания детства, когда я еще не занимался покушениями на президентов.

Помните переворот в Сайгоне? Мне приходилось убивать и других президентов.

Я зашел в кафе у минерального источника Уолгринс, просмотрел «Даллас морнинг ньюс», выпил чашку кофе и послушал разговоры техасцев, с нетерпением ожидавших визита Кеннеди. Многие собирались идти смотреть на симпатичного молодого президента и его жену-красавицу. В газете была статья, автор которой обвинял президента в чрезмерной уступчивости по отношению к коммунистам. Техасцы в этом уголке Далласа сошлись во мнении, что эта статья написана безвкусно, а некоторые из них подвергали ее ожесточенной критике.

Я ни с кем не вступал в разговор, стараясь оставаться в тени, хотя благодаря твидовой спортивной куртке и красному галстуку явно выделялся среди посетителей кафе. Но они были слишком возбуждены, чтобы обращать на меня внимание. Я вспомнил о белой рубашке, оставленной в номере, и решил переодеться в нее и повязать менее яркий галстук. Собираясь в эту поездку, я не особенно заботился о гардеробе, а теперь пожалел, что не взял с собой темный костюм «Брукс».

Потом я направился обратно в отель, но прошел мимо еще несколько кварталов по Мейн-стрит и зашел в магазин головных уборов. Поболтав пару минут с хозяином, купил небольшую мягкую ковбойскую шляпу серого цвета – как раз для осени – со слишком широкими, на мой вкус, лихо загнутыми полями. Я знал, что у меня будет в ней дурацкий вид, но идея заключалась в том, чтобы слиться с массой местных, отдававших предпочтение именно такого рода головным уборам. В традиционной шляпе я стал бы слишком заметной фигурой.

Ощущая себя замаскировавшимся лазутчиком во вражеском стане, я вернулся в отель и прилег немного отдохнуть. Телефон молчал. Я пришел к выводу, что Джонни, очевидно, уже отправился выполнять свою задачу, а Лон, скорее всего, отдыхает. Наверное, и Алик уже ехал на работу, везя с собой винтовку, которую он вынес вчера из дома миссис Пэйн. Меня никогда нельзя было уличить в особой набожности; к тому же взывать к небесам о помощи в таком сомнительном деле казалось по меньшей мере неразумным, но я не мог ничего с собой поделать и, обратив взор вверх, что-то бормотал в надежде быть услышанным.

В 10.45 я во второй раз принял душ, надел белую рубашку, повязал коричневый галстук и принялся ждать. В 11.18 раздался телефонный звонок. Я поднял трубку. Джимми.

– Все в порядке! – отрапортовал он. – Немного высоковато, но в остальном полный ажур. Офис 712, восьмой этаж, от лифта направо, затем налево и еще раз направо. Прекрасный вид на Элм-стрит.

– Понятно.

Я раскурил трубку, оделся, надел очки в роговой оправе и ковбойскую шляпу и спустился вниз. В вестибюле меня уже ждал Лон.

– Классная шляпа, – сказал он, увидев меня.

Оказалось, больше сказать друг другу нам особо нечего. Если я выглядел так же, как он, дела наши плохи, и никакая шляпа нам не помогла бы. Куда девался грубоватый, жизнерадостный, порой невыносимый Лон, воплощение стоицизма? Вместо него я видел бледного, торжественного покойника. Чувствовал, что сам нахожусь далеко не в лучшей форме, поскольку испытывал тот же страх, ту же обреченность, то же предчувствие неудачи, трагедии и гибели. Кроме того, на мне была эта идиотская шляпа! Тоже еще, герой, благородный питомец Йеля! Мне стало тошно.