Рэй Брэдбери - Голливудская трилогия в одном томе

Началась давка. В темноте я натыкался на чьи-то тела – то рукой, то ногой, то лицом, то коленкой, и снова кричал: «Ты! Ты!»

Тьма еще сильнее забурлила, прорастая тысячами новых притоков. Из нее вынырнул один мерцающий огненный светлячок, который, подплыв к самым моим губам, гневно крикнул голосом одной из этих тварей: «Это ты, ты ее спугнул!»

И тут ко мне со всех сторон стали тянуться хищные руки – пока не повалили навзничь.

– Нет! – заорал я.

Перевернулся, вскочил на ноги и побежал, изо всех сил надеясь, что бегу в сторону моря, а не обратно к призракам.

Споткнулся, упал, выронил фонарь. Господи, только бы его найти… Я должен немедленно его найти.

Ползая на четвереньках в полной темноте, я заклинал: «Ну, пожалуйста, ну, найдись!»

Наконец, мои пальцы нащупали свет. Я вскочил и, как в пьяном угаре, побежал дальше, подгоняемый потоком тьмы. «Только не упасть, только не упасть!» – твердил про себя я. Луч фонаря тянул меня вперед, как на веревке, – не падай, не оглядывайся! Где они? Совсем рядом, или отстали, или ждут в засаде? Боже всесильный!

И тут туннель огласился самыми чудесными из всех существующих на земле звуков. А впереди замаячило нечто напоминающее солнечный рассвет в раю… Сверкнули фары, запел автомобильный гудок, и, словно довершая эту картину счастья, ударил гром. Машина!

Некоторые люди, вроде меня, привыкли мыслить мизансценами – крупными и средними планами, вспышками молнии, выхватывающими из жизни самые сочные кадры… И я подумал: Джон Форд [395], ни дать ни взять! Долина монументов в Колорадо! Индейцы! Прибытие нашей кавалерии!

Вот она, красавица, выходящая из морской пены… Старая колымага, спасение мое… И в ней привставший за рулем… конечно же, Крамли. Изрыгающий самые страшные ругательства, на которые он только способен. Проклинающий меня последними словами и абсолютно счастливый оттого, что меня нашел.

– Черт возьми, смерти моей хочешь! – Я с трудом увернулся от автомобиля, затормозившего прямо у моих ног.

– Не торопись, ублюдок, дай мне только выйти отсюда… – проорал Крамли.

В свете фар тьма тут же съежилась и отступила. А Крамли обрушил на меня такой поток ругательств, что я остолбенел. Зажмурив глаза, он орал, размахивал руками, долбил по кнопке клаксона, брызгал слюной…

– Твое счастье, что этот чертов драндулет сюда пролез! Что там у тебя?

Я оглянулся назад, в темноту.

– Да ничего…

– Ну, тогда и незачем тебя отсюда вывозить! – Крамли нажал на газ.

В ту же секунду я с такой страстью прыгнул на сиденье, что колымага содрогнулась.

Крамли схватил меня за подбородок.

– Ты как, в порядке?

– Теперь – да!

– Тогда можно ехать!

– Не можно, а нужно! – завопил я, увидев, как из темноты снова поперли тени. – Жми двести пятьдесят!

– Девяносто – не хочешь?

Крамли вгляделся в темноту.

– Сэчел Пейдж [396], кажется, говорил: никогда не оглядывайся. Тупое правило – его очень легко могут использовать против тебя.

Несколько фигур уже вышли на свет…

– Поехали! – заорал я.

И мы сорвались с места. Со скоростью явно больше стольника.

– Это Генри позвонил мне! – на ходу проорал Крамли. – Говорит: кажется, наш недоносок Марсианин опять попал! Причем конкретно!

– Генри? – переспросил я.

– Фриц тоже позвонил! Сказал, что Генри не прав! Что ты гораздо хуже, чем просто недоносок!

– Так и есть! А ты еще быстрее можешь?

Крамли смог. И я, наконец, услышал шум прибоя.

Мы вырулили из водостока, и я сразу увидел нечто заставившее меня вскрикнуть от удивления.

– Смотри!

Крамли следом за мной повернулся на юг.

– Это же дом Раттиган! Отсюда – метров сто пятьдесят, не больше! Как же мы раньше не замечали этот сток?

– Просто раньше ему не приходилось работать трассой 66.

– Значит, если мы смогли проехать внутри туннеля от Китайского театра до берега, то и Констанция могла добираться от этого места к Грауману…

– Могла, конечно. Если совсем с дуба рухнула… Так. Похоже, она рухнула одновременно со всех дубов штата Огайо! Гляди…

По песку вился узкий след.

– Велосипед! Ну да, на велосипеде отсюда не больше часа.

– Да нет, нереально. Я ни разу не видел ее на велике.

Привстав прямо в машине, я бросил взгляд на вход в водосток.

– Она еще там. Вряд ли ей удалось уйти. А если и удалось, то слишком далеко и совсем не туда… Бедная Констанция.

– Бедная?! – взорвался Крамли. – Да у этой бедной шкура толще, чем у мамонта. Давай-давай, жуй сопли из-за этой шлюшки, а я позвоню твоей жене, чтоб приехала и оторвала тебе яйца!

– За что? Я пока ничего такого не сделал.

– Ах, неужели? – Крамли с ревом газанул и выехал на берег. – А то, что ты три дня носился, как конь педальный, – поперся на Маунт-Лоу, собрал всех вшей у всех вшивых фриков Лос-Анджелеса, влез на крышу Китайского театра – это как, не считается? Возглавил парад придурков – и все из-за прошмандовки, получившей «Оскара» за то, что дешевле всех продалась! Или я не прав? Можешь разбить мою шарманку, если я сыграл хоть одну фальшивую ноту!

– Крамли! Я же видел ее там, в водостоке. Раттиган! И после этого ты предлагаешь мне ее послать?

– Конечно!

– Ты так не думаешь, – сказал я. – Я слишком хорошо тебя знаю. Ты пьешь водку, а писаешь яблочным соком.

Крамли еще сильнее надавил на газ.

– Что ты имеешь в виду?

– В душе ты остался мальчиком при храме.

– Так, стоп! Пожалуй, поеду-ка я подальше от этого гребаного Приюта одиноких моряков!

Он прищурился, рванул еще быстрее, скрипнул зубами, но потом все-таки сбросил скорость.

– Что еще скажешь?

Я сглотнул и продолжал:

– Ты же был мальчиком-сопрано. Может быть, ты забыл, как твои родители гордились тобой на полуночной мессе? А когда мы сидели в кинотеатре? Думаешь, я не видел, как ты скрывал, что плачешь от фильма… Католический верблюд, который сломает себе хребет, но все-таки пролезет в игольное ушко. Знаешь, Хрум-хрумли… Из великих грешников получаются великие святые. Как бы ни был плох человек, он всегда заслуживает второго шанса.

– У твоей Раттиган их было девять десятков!

– Думаешь, Господь их считает?

– Боюсь, что да!

– А ты не бойся. Лучше подумай о том, что когда-нибудь, через много-много лет, ночью, ты позовешь священника, чтобы он тебя благословил, – и он вернет тебя в одну из тех далеких рождественских ночей, когда папа тобой гордился, а мама плакала от умиления… И ты закроешь глаза, и это будет такое сумасшедшее счастье для тебя – вернуться в свой родной дом, где не нужно прятаться в туалете, чтобы скрыть свои слезы… Ведь надежда все еще не умерла в тебе. И знаешь почему?

– Ну, и почему же?

– Потому, что я очень хочу, чтобы так было, Хрум-хрумли. Хочу, чтобы ты вернулся к себе домой, чтобы ты пришел к чему-нибудь, не важно, к чему – пока не поздно. Можно я расскажу тебе одну историю…