Филлис Джеймс - Убийство в теологическом колледже

Босс редко признавался, что действует по наитию, но она-то на собственном опыте знала, что серьезное предчувствие у детектива обычно произрастает из реальности: слово, взгляд, совпадение, что-то на первый взгляд не важное или не имеющее отношения к основному расследованию укоренялось в подсознании и вызывало легкий приступ волнения. Часто оно в конце концов не укладывалось в общую картину, но иногда содержало важный ключ к делу, и только глупец не придавал значения подобным предчувствиям.

Кейт терпеть не могла уезжать с места преступления, когда там оставался Пирс, но на этот раз имелись и свои плюсы. Она сидела за рулем «ягуара» Дэлглиша, что добавляло удовлетворения к удовольствию просто находиться в этой машине.

И она совсем не жалела, что получила возможность передохнуть от обитателей Святого Ансельма. Редко во время расследования убийства она чувствовала себя настолько не в своей тарелке и физически, и психологически. В атмосфере, которая царила в колледже – в подчеркнуто мужском, самодостаточном, даже замкнутом коллективе, – не расслабишься. И священники, и студенты были неизменно учтивы, но подобная любезность лишь действовала на нервы. Они видели в Кейт в первую очередь женщину, а не офицера полиции: хотя она считала, что эту битву уже давно выиграла. А еще она чувствовала, что эти люди владеют каким-то тайным знанием, обладают какой-то известной лишь посвященным силой, которая коварно преуменьшает ее собственную. Ей стало интересно, чувствовали ли коммандер с Пирсом то же самое. Очевидно, нет, но, с другой стороны, они и не женщины, а колледж Святого Ансельма, несмотря на свою кажущуюся толерантность, был абсолютно мужским миром. Более того, это был мир науки, в котором и Дэлглиш, и Пирс чувствовали себя как дома. Кейт и раньше испытывала некую неуверенность из-за своего социального положения и образования. Но ей казалось, что она адаптировалась, если и не полностью поборола эти комплексы. Унизительно сознавать, что горстка людей в черных сутанах смогла оживить старые сомнения. Она с облегчением свернула с проселочной дороги на запад, уезжая все дальше от утеса, и шум моря становился все тише и тише. Слишком долго он стоял у нее в ушах.

Лучше бы она поехала с Пирсом. По крайней мере они обсуждали бы дело на равных, препирались, что-то доказывали и вели себя более открыто, чем она могла себе позволить с младшим по званию. Сержант Роббинс начинал ее раздражать: такие идеальные типы встречались, по ее мнению, только в сказках.

Она бросила взгляд на его мальчишеский четкий профиль, на серые глаза, постоянно смотрящие вперед, и снова задумалась, что заставило этого молодого человека выбрать работу в полиции. Если он считал это призванием, в этом они совпадали. Самой Кейт требовалась такая работа, где она чувствовала бы себя нужной, где отсутствие университетского образования не считалось бы недостатком, работа, которая заставляла бы развиваться, волновала и дарила разнообразие. Служба в полиции открыла ей возможность навсегда оставить в прошлом убогость и нищету, забыть, как воняли зассанные лестницы в доме ее детства.

Эта служба дала ей многое, в том числе и квартиру с окнами на Темзу – Кейт до сих пор с трудом верила, что она ей досталась. А взамен девушка проявляла такую верность и преданность, что иногда удивлялась сама. Роббинс, который в свободное время был проповедником без духовного сана, наверное, таким образом служил своему сектантскому божеству. Ей стало интересно, отличалось ли то, во что верил сержант, от того, во что верил отец Себастьян. И если отличалось, то насколько сильно и почему. Но она рассудила, что для теологической дискуссии время не совсем подходящее. Да и какой в ней смысл? Она училась в классе с представителями тринадцати национальностей и почти такого же количества религий. На взгляд Кейт, ни одна доктрина не была достаточно вразумительной. И она решила, что прожить без Бога сможет, а вот прожить без работы… в этом она уже сомневалась.

Хоспис располагался в деревеньке к юго-востоку от Нориджа.

– Давай не будем плутать по городу, – предложила Кейт. – Смотри, когда справа будет поворот на Брэмертон.

Через пять минут они свернули с шоссе А146 и поехали медленнее между оголившимися изгородями, за которыми кучки одинаковых домиков и бунгало с красными крышами свидетельствовали о том, что на зеленые поля наступают пригороды.

– Два года назад в хосписе у меня умерла мать, – тихо сказал Роббинс. – Как обычно. Рак.

– Мне очень жаль. Непростая будет для тебя поездочка.

– Я в порядке. В хосписе с мамой замечательно обращались. Да и с нами тоже.

– Но все равно это вызовет болезненные воспоминания, – не отрывая глаз от дороги, сказала Кейт.

– Больно было то, как страдала мама, пока не уехала в хоспис. – И после еще одной затянувшейся паузы он добавил: – А Генри Джеймс назвал смерть «безупречной».

«Бог ты мой, – подумала Кейт, – сначала босс со своей поэзией, потом Пирс, который в курсе, кто такой Ричард Хукер, а теперь выясняется, что Роббинс читает Генри Джеймса! Ну почему мне не могут дать сержанта, для которого Джеффри Арчер – потолок?»

– Мой бывший парень, библиотекарь, – сказала она, – пытался меня увлечь Генри Джеймсом. Но когда я дочитывала предложение до конца, то забывала начало. Знаешь, как про него писали: некоторые писатели откусывают больше, чем могут проглотить, а Генри Джеймс проглатывает больше, чем откусил?

– Я читал только «Поворот винта», – признался Роббинс. – После того как посмотрел телефильм. Цитата о смерти мне просто где-то встречалась, и так и засела в мозгах.

– Звучит неплохо, но все вранье. Смерть как рождение: больно, грязно и унизительно. Во всяком случае, чаще всего.

«Что, возможно, к лучшему, – пришло ей на ум. – Не следует забывать: мы всего лишь животные. Может, и жили бы лучше, если бы пытались вести себя как добрые животные и не строили из себя богов».

Следующая пауза затянулась еще сильнее, а потом Роббинс тихо сказал:

– А мама умирала с чувством собственного достоинства.

«Хорошо, – подумала Кейт, – ей повезло».

Хоспис они нашли без труда. Он располагался на территории прочного дома из красного кирпича на окраине деревни. Большой указатель направил их вниз по дороге справа от здания и вывел на стоянку. Позади простирался хоспис, одноэтажное современное здание с лужайкой, где на двух круглых клумбах разнообразные низенькие вечнозеленые кусты и вереск создавали нарядное сочетание зеленого, фиолетового и золотого.

Приемная поражала светом, цветами и оживлением. У стойки уже были двое: какая-то женщина договаривалась на следующий день взять своего мужа на прогулку, а рядом терпеливо ждал священник. Мимо в коляске провезли ребенка, круглую лысую головку нелепо обвязали красной лентой с огромным бантом посредине. Она подняла на Кейт свой вежливый, но безразличный взгляд. Маленькая девочка, вероятно, с матерью несла на руках щенка. Она кричала: «Мы несем Трикси навестить бабулю» – и смеялась оттого, что щенок лизал ей ухо. Молоденькая медсестра во всем розовом пересекла коридор, аккуратно поддерживая истощенного мужчину. Приходили посетители с цветами и пакетами, радостно выкрикивая приветствия. Кейт ожидала встретить обстановку почтительного спокойствия, а никак не ощущение целенаправленной деятельности, не ощущение, что в это строгое функциональное здание привносили жизнь прибывающие и уезжающие люди, которые чувствовали себя здесь как дома.