Джеффри Дивер - Во власти страха

– Да, что-то в этом роде.

– Кабельный синдикат против оптоволоконного предприятия? Это старая история. Давно не новость.

«Не нужно мне двух клише подряд. Переходи к делу», – вспылил Райм, но про себя.

– МОС и производители традиционных кабелей недолюбливают друг друга. Но никто не собирается устраивать никаких диверсий. Собственно говоря, через полгода МОС выкупит или подпишет лицензионные соглашения с компаниями по производству кабелей.

– Думаешь, они не попытаются взорвать сетевые концентраторы МОС?

– Нет. Даже если они или еще кто-то их взорвут, будет пяти-десятиминутный перерыв в работе Интернета в отдельных частях города. Поверь, китайские и болгарские хакеры ежедневно причиняют больше неприятностей.

– Ты уверен, что больше ничего не случится? – уточнила Сакс.

– О, привет, Амелия! Ну ладно, может быть, двадцатиминутный. Знаешь, интернет-провайдеры заранее подумали об этом. В системе столько мер защиты, что мы называем это излишеством.

Райм был раздражен и дурной шуткой, и тем, что его версия не оправдалась.

– В худшем случае сигнал пойдет через запасные серверы в Джерси, Куинсе и Коннектикуте. Да, поток информации замедлится. Нельзя будет смотреть порно или играть в военные игры на хорошей скорости, но основные серверы продолжат работать. Однако я позвоню провайдерам и в Министерство внутренней безопасности, предупрежу их.

– Спасибо, Родни, – поблагодарила Сакс.

Громкость музыки увеличилась, потом наступила блаженная тишина.

Райм подкатил к смотровому столу с уликами и фотографиями. У него появилась другая обескураживающая мысль. Он резко заговорил:

– Нелепо думать, что целью нападения была Саманта Ливайн из МРС. Как мог Икс знать, что она пойдет в туалет именно в это время, и поджидать ее? Несерьезно. Глупо.

Мысль о синдикате интернет-провайдеров, традиционно работающих с кабельными сетями, ставящем палки в колеса конкурентам-оптоволоконникам, казалась убедительной – овцеводы против скотопромышленников. Как и большинство теорий заговоров, она была соблазнительной, но совершенно ошибочной.

Взгляд его переместился к татуировкам.

Райм прочел их вслух. Стоявший рядом Пуласки подался вперед.

– И эти волнистые линии.

– Фестоны, – поправил Райм.

– А… Мне они кажутся похожими на волны.

Райм нахмурился. Потом прошептал:

– Волны, которые Тэ-Тэ Гордон назвал значительными – из-за рубцевания. – Через несколько секунд он добавил: – Я был не прав. Он называет нам не места. Проклятье! – выпалил Райм и рассмеялся.

– Что такое? – спросила Сакс.

– Я только что очень неудачно выразился, сказав «проклятье».

– Линкольн, как это понимать? – удивленно поинтересовался Купер.

Пропустив вопрос мимо ушей, Райм потребовал:

– Библию! Мне нужна Библия.

– Линкольн, у нас ее нет, – сообщил Том.

– Интернет. Найди Библию в Интернете. Новичок, ты кое на что наткнулся.

– Правда?

Скрестив руки на груди и прислонясь спиной к стене, Билли наблюдал, как тетя Гарриет – сестра его матери – сыплет порошок в стиральную машину.

Она спросила:

– Ты кого-нибудь видел в вестибюле? Я беспокоилась, что полиция следит за мной. Я что-то почувствовала.

– Нет. Я проверил. Тщательно. Провел там целый час.

– Я тебя не заметила.

– Я наблюдал, – объяснил Билли, – а не находился под наблюдением.

Гарриет опустила крышку, и он посмотрел на ее груди, ноги, шею. Воспоминания…

Ему всегда было интересно, знал ли дядя об их времяпровождении в Олеандровой комнате. Казалось невозможным, чтобы дядя Мэттью не догадывался об их романе или как там это назвать. Как мог он не замечать, что они исчезали на несколько часов, когда Гарриет не занималась уроками с соседскими детьми? Кроме того, должны были существовать смешанные запахи – запахи чужого тела, духов и дезодоранта.

И запах крови, хотя они тщательно мылись под душем после каждой послеполуденной близости. Ее крови…

Первый совет американских семей имел религиозную основу. Догматы не позволяли его членам использовать противозачаточные средства и делать аборты, поэтому Гарриет «приглашала» Билли в студию над гаражом только в те дни месяца, когда они могли быть совершенно уверены, что беременности не будет. Билли с трудом сдерживал отвращение, а Гарриет вид красных пятен почему-то воспламенял еще больше. Олеандр и кровь навсегда соединились в сознании Билли Хейвена. А дядя Мэттью мог даже не знать об этом аспекте женской физиологии, что не удивило бы Билли. Когда дело касалось ее желаний, тетя могла, глядя дяде в глаза, убедить его в чем угодно. Билли не сомневался, что, какую бы историю она не выдумывала для мужа, он верил всему.

– Это будет твоей художественной студией, – объявила она тринадцатилетнему Билли, показав ему комнату над отдельно стоящим гаражом на их участке земли в южном Иллинойсе.

На стене висел сделанный им для нее акварельный рисунок олеандра – любимого цветка Гарриет (ядовитого, разумеется).

– Я больше всего люблю эту твою картину. Мы назовем эту комнату Олеандровой. Нашей Олеандровой комнатой. – И она стала расстегивать его ремень. Игриво, но с твердой решимостью.

– Постой, тетя Гарриет, не надо. Что ты делаешь? – Билли с ужасом поднял на нее взгляд. Она не только сильно походила на его мать, свою сестру. Гарриет и Мэттью стали фактически его приемными родителями. Мать и отец Билли умерли насильственной смертью, пусть и героической. Стэнтоны взяли к себе осиротевшего мальчика.

– Послушай, мне не хочется делать этого, – вновь произнес мальчик.

Но она как будто не слышала. Ремень расстегнулся. Так начались кровавые годы в Олеандровой комнате.

После переезда в Нью-Йорк у них было только одно свидание – в тот день, когда Билли убежал из больницы, куда пришел не наносить татуировку очередной жертве, а просто навестить тетю, больного дядю и кузена Джоша. Билли не был настроен удовлетворять ее, в чем и заключалась суть секса с тетей Гарриет. Но она настояла, чтобы они поехали в отель, – Мэттью был еще в больнице, а Джошуа она отослала с какими-то поручениями. Джош всегда делал все, о чем просила мама.

Теперь, когда стиральная машинка мерно шумела, Билли спросил:

– Как он? Джош сказал, выглядит хорошо. Только немного бледный.

– Черт возьми, – злобно ответила Гарриет. – Мэттью поправится. Просто не может проявить великодушие и умереть.

– Было бы неплохо, – согласился молодой человек. – Но будет лучше, как ты планировала изначально.

– Пожалуй.

План был таким: завершив Модификацию здесь, в Нью-Йорке, они вернутся в южный Иллинойс и убьют Мэттью, обвинив в этом какого-нибудь злополучного негра или латиноамериканца, выбранного в одной из бесплатных столовых Альтона или Восточного Сент-Луиса. Мэттью станет мучеником, а Билли захватит власть в Первом совете американских семей и превратит его в лучшую организацию в стране. Билли станет королем, а Гарриет королевой. Или королевой-матерью. В сущности, и той и другой.