Энн Перри - Опасная скорбь

– Я не говорила, что это сделал кто-то из нас; я сказала лишь, что так полагает инспектор Монк… Должно быть, ему что-то наплел про тебя Персиваль. – Араминта взглянула на зардевшегося мужа, отвернулась и явно обдуманно продолжала: – Безответственный человек. Будь я в этом полностью уверена, его бы уже уволили. – Тон Араминты позволял предположить, что она просто размышляет вслух, как бы забыв о присутствующих, однако держалась она подчеркнуто прямо и слишком уж отчетливо и ясно выговаривала слова. – Думаю, именно подозрения, высказанные Персивалем, и уложили маму в постель. Может, будет лучше, Майлз, если ты воздержишься в ближайшее время от встреч с нею. Не исключено, что она просто тебя боится… – Араминта внезапно повернулась и послала ему холодную ослепительную улыбку. – Все это, конечно, крайне нелепо, я знаю… но страхи подчас не подчиняются здравому смыслу. Мы иногда думаем о людях бог знает что, и никто нас не в силах переубедить.

Она слегка наклонила голову.

– Да и потом: что могло побудить тебя поссориться столь яростно с Октавией? – Араминта как бы засомневалась на секунду. – Хотя мама, должно быть, уверена в том, что между вами вышла ссора. Надеюсь, она не рассказала о своих подозрениях мистеру Монку – это было бы просто ужасно! – Араминта повернулась к Эстер: – Мисс Лэттерли, если вы поможете маме вновь почувствовать себя уверенно в этом мире, мы все будем вечно вам благодарны. А теперь я должна удалиться. Хочу взглянуть, как там бедняжка Ромола. У нее болит голова, и Киприан уже просто не знает, что делать. – И стройная, изящная Араминта вышла, шелестя юбками.

Эстер была удивлена и несколько сбита с толку. Она понимала, что Араминта умышленно пыталась запугать своего мужа, и делала это с нескрываемым удовольствием. Эстер снова повернулась к полке, боясь, что Майлз прочтет это понимание в ее глазах.

Он подошел к Эстер и остановился всего в ярде от нее. Она буквально почувствовала это спиной.

– Пусть вас это не заботит, мисс Лэттерли, – несколько хрипловато проговорил он. – Леди Мюидор обладает весьма живым воображением. Как, впрочем, и все леди. Она все путает и часто сама не знает, что говорит. Вам это, полагаю, знакомо? – Из его тона следовало, что и сама Эстер, по всей видимости, тоже не слишком отличается от других женщин.

Она выпрямилась и, обернувшись, поглядела в глаза Майлзу. Он стоял так близко, что она видела тени от его замечательных ресниц. Тем не менее Эстер осталась на месте.

– Нет, мне это незнакомо, мистер Келлард, – сказала она, тщательно подбирая слова. – Я редко говорю то, что не имею в виду, а если такое подчас и случается, то это свидетельствует лишь о неумении подобрать нужное слово, а вовсе не о путанице в мыслях.

– Конечно, мисс Лэттерли. – Он улыбнулся. – И все же я уверен, что в глубине души вы – истинная женщина…

– Может быть, мне стоит посмотреть миссис Мюидор, раз у нее головные боли? – торопливо сказала она, чтобы не отвечать на его последнюю фразу.

– Вряд ли вы ей поможете, – произнес он, отступая в сторону. – Она хочет, чтобы о ней позаботился кое-кто другой, а вовсе не вы. Но тем не менее попытайтесь, если вам угодно. Это будет весьма забавное зрелище.

Она предпочла не понять его намека.

– Какая разница, кто именно позаботится о человеке, страдающем головной болью?

– Возможно, – согласился он. – Сам я на головные боли никогда не жалуюсь. Во всяком случае, на те, что донимают Ромолу. Это, как бы выразиться, чисто женские головные боли.

Эстер взяла первую попавшуюся книгу и, повернув ее обложкой к себе, так, чтобы Майлз не смог прочесть названия, пошла к двери.

– Я прошу прощения, но мне нужно взглянуть, как чувствует себя леди Мюидор.

– Конечно, – пробормотал Майлз. – Хотя сомневаюсь, чтобы ее состояние резко изменилось, пока мы тут с вами говорили.

На следующий день загадочные слова Майлза относительно головных болей Ромолы стали для Эстер немного понятней. Она возвращалась из теплицы, с цветами для леди Беатрис, когда внезапно увидела Ромолу и Киприана. Оба были слишком увлечены разговором, чтобы сразу заметить чье-либо присутствие.

– Я буду так счастлива, если ты это сделаешь, – говорила Ромола, и в голосе ее слышалась мольба и усталость, словно с этой просьбой она уже обращалась к Киприану не раз и не два.

Эстер остановилась и отступила за портьеру. Ромола стояла к ней спиной, Киприан – лицом. Он выглядел неважно: утомленный, обеспокоенный, под глазами – тени; плечи чуть ссутулены, словно в ожидании удара.

– Ты же знаешь, что сейчас это бесполезно, – терпеливо отвечал он. – Ничего хорошего из этого не выйдет.

– О, Киприан! – Ромола повернулась, поза ее выражала растерянность и разочарование. – Но ради меня ты мог хотя бы попробовать! Вся моя жизнь сразу стала бы иной!

– Я уже объяснял тебе… – начал Киприан, затем оборвал фразу. – Я знаю, как ты этого хочешь, – резко сказал он, не в силах больше сдерживать раздражение. – Но если бы я мог убедить его, я бы это сделал.

– Сделал бы? Я иногда задаюсь вопросом: а хочешь ли ты вообще, чтобы я была счастлива?

– Ромола… я…

Далее Эстер выносить не могла. Ее всегда отталкивали люди, которые насильно возлагали ответственность за свое счастье на плечи других. Возможно, причина была в том, что Эстер всегда отвечала за себя сама. Посему, еще не зная обстоятельств дела, она инстинктивно приняла сторону Киприана. Как можно громче отдернув зазвеневшую кольцами портьеру, Эстер изобразила удивление и неловкость при виде беседующих супругов. Виновато улыбаясь, она извинилась и проплыла мимо них с маргаритками в руках. Садовник, правда, называл эти цветы как-то совсем иначе, но для Эстер они были всегда маргаритками.

Жизнь на Куин-Энн-стрит была сопряжена с определенными неудобствами. Естественно, не в материальном смысле. В доме всегда было достаточно тепло, разве что в комнатах слуг, располагающихся на третьем и четвертом этажах, чувствовалась подчас прохлада. А таких деликатесов, как здесь, Эстер даже никогда и не пробовала. В огромных количествах готовились на кухне мясо, речная и морская рыба, дичь, птица, устрицы, омары, оленина, тушеные зайцы, пироги, печенье, овощи, фрукты, торты, пудинги и сласти, и слуги зачастую лакомились яствами с господского стола, хотя обычно пища для них готовилась отдельно.

Эстер уже начинала постепенно разбираться во внутренней иерархии и различать границы владений, что было для самих слуг весьма важным вопросом. Никто из них не посмел бы выполнять работу, не соответствующую его рангу, и не позволил бы, чтобы кто-нибудь другой посягнул на его обязанности. Боже упаси попросить старшую горничную сделать то, что положено делать простой служанке, или, того хуже, позволить лакею распоряжаться на кухне.