Эрик Сунд - Голодное пламя

Она выключила диктофон, ушла в кухню, села у стола.

Отмотала назад и вынула кассету. Изрядное количество воспоминаний теперь стояло аккуратным рядком на полке в кабинете.

Легкие, почти беззвучные, крадущиеся шаги Гао. Скрипнула дверь позади книжных полок и гостиной.

Она поднялась и пошла к нему, в тайную, мягкую, безопасную комнату, принадлежавшую только им.

Он рисовал, сидя на полу. Она опустилась на кровать, вставила в диктофон пустую кассету.

Комната – это шалаш, убежище, где она может быть собой.

Слова рекой изливались из уст Кеннета фон Квиста, когда он повествовал о своем участии в сложнейшем допросе Пео Сильверберга. Жанетт заметила, что он не сверяется с собственными записями. Все подробности были у фон Квиста в голове, и у Жанетт создалось впечатление, что он скороговоркой выпаливает заученную наизусть историю.

Был полдень. Они сидели в офисе прокурора, откуда открывался вид на озеро Клара, где несколько гребцов на каноэ боролись с непогодой, тыкались туда-сюда в узком канале. «Как можно в такой ветер болтаться в этих скорлупках?» – подумала Жанетт, ожидая, когда фон Квист продолжит.

Прокурор прищурился, критически изучая ее, словно пытался угадать, зачем она явилась.

Откинулся на спинку стула, самоуверенно сцепил руки на затылке и продолжил:

– Насколько я помню, в первой половине дня позвонили из копенгагенской полиции. Хотели, чтобы я в качестве прокурора принял участие в беседе с Сильвербергом. Допрос проводил бывший шеф управления Герт Берглинд. С Пером-Улой Сильвербергом был его адвокат, Вигго Дюрер.

– Значит, на допросе присутствовали только вы вчетвером?

Фон Квист утвердительно кивнул и глубоко вздохнул:

– Да. Мы говорили пару часов, он отрицал все обвинения. Стоял на том, что у его приемной дочери всегда была живая фантазия. Девочке ведь пришлось нелегко. Помню, как он говорил: биологическая мать предала ее сразу после рождения, и девочку отправили в приемную семью, к Сильвербергам. Я отчетливо помню, как он был огорчен и глубоко оскорблен тем, что его выставили в таком вот свете.

Когда Жанетт спросила, как ему удается так хорошо помнить такое количество подробностей столь давнего дела, фон Квист со смехом ответил, что у него блестящая память и быстрый ум.

– Была ли причина верить ему? – сделала попытку Жанетт. – Пер-Ула с женой покинули Данию, как только его выпустили из тюрьмы. По мне – похоже, им было что скрывать.

Прокурор тяжело вздохнул.

– Мы ведь полагались на то, что его слова – правда.

Жанетт обескураженно покачала головой:

– Хотя его дочь утверждала, что он делал с ней много всякого такого? Мне абсолютно непонятно, почему его освободили с такой легкостью.

– А мне понятно. – Глаза прокурора за стеклами очков сжались в две узкие щелочки. Слабая улыбка играла в ямочках щек. – Я сижу на этом месте достаточно давно и знаю, как часто случаются ошибки по небрежности.

Жанетт поняла, что дальше она не продвинется, и сменила тему:

– Что вы можете сказать о случае Ульрики Вендин?

Улыбка увяла, на фон Квиста внезапно напал кашель. Прокурор извинился и «на минутку» вышел из кабинета. Вернулся он, неся два стакана и графин воды. Поставил стаканы на стол, налил воды, протянул один Жанетт.

– Что ты хочешь знать об Ульрике Вендин? – Он отпил воды. – Это же было так давно, – прибавил он.

– Да, но вы, при вашей-то памяти, конечно, помните, что тот же самый шеф полиции, Герт Берглинд, вел следствие и по Лундстрёму – следствие, которое потом свернули. Не видите связи?

– Нет. Я никогда не думал об этом.

– Аннет обеспечила Карлу алиби на вечер, когда была изнасилована Ульрика Вендин, но вы по этому поводу не стали напрягаться. Вы даже не проверили, соответствуют ли ее слова действительности. Я правильно поняла?

Жанетт почувствовала, как в ней закипает злость, и постаралась взять себя в руки. Нельзя позволить себе взорваться. Надо сохранять спокойствие, независимо от того, нравятся ей действия прокурора или нет.

– Я сделал именно такой выбор, – спокойно произнес прокурор. – У меня составилось общее мнение о собранной информации. На допросе я выяснял, был ли Лундстрём в гостинице. И моя беседа с ним показала: не был. Вот так просто. У меня нет причин подозревать, что он лгал.

– Сегодня вам не кажется, что дело стоило расследовать немного тщательнее?

– Сообщение Аннет Лундстрём было только частью имевшейся у меня информации, но, разумеется, его можно было отследить и получше. Все можно было бы отследить получше.

– Но этого не произошло?

– Нет.

– И вы сказали Герту Берглинду и руководителю оперативной группы, что следует продолжить расследование?

– Разумеется.

– Однако этого не произошло?

– Это был выбор, который они сделали, исходя из имеющейся у них информации.

Фон Квист улыбался. Змеиный голос.

В один прекрасный день ты поскользнешься на собственной хитрости, подумала Жанетт.

Психиатрическая реформа, вступившая в силу первого января 1995 года, была плохая реформа. В том, что она ударила лично по председателю правительства, министру-социалисту Бу Хольмбергу, усматривалась своеобразная ирония судьбы.

Его жену, министра иностранных дел Анну Линд, убил человек, которого суд признал психически больным. Человек этот должен был бы находиться в больнице под присмотром врачей.

Вместо этого убийца, Михайло Михайлович, свободно перемещался по улицам Стокгольма, словно по полю битвы со своими незримыми демонами.

Огромное количество психиатрических больниц закрыли еще в семидесятые, но невозможно не задаваться вопросом, что могло бы случиться, если бы государство уделяло психиатрии больше внимания, чем она получала de facto .

В распоряжении ночлежек Стокгольма – приблизительно две тысячи коек, и пять тысяч бездомных, большинство которых имеют проблемы с алкоголем или наркотиками, ведут постоянную борьбу за крышу над головой.

А если учесть, что к тому же почти половина из них имеет психические проблемы, часто происходят ссоры из-за плохих кроватей, и многие выбирают другие места для ночлега.

В огромной пещере под церковью Святого Юханнеса в Норрмальме выросла целая колония людей, которых объединяет одно: они предпочитают держаться подальше от милосердной руки общества.

В сочащихся сыростью залах, напоминающих церковные, они нашли что-то, что хотя бы напоминает безопасность.

Целлофановые палатки или брезент над парой кусков картона, спальный мешок.

Качество жилищ варьируется, иные из них по здешним меркам – дворцы.

На Ютас Бакке она свернула направо, на Юханнесгатан, и пошла вдоль кладбищенской ограды.