Либба Брэй - Пророки

Он крикнул в полумрак коридора:

– Сандерс, ты меня слышишь?

Никакого ответа, только это проклятое насвистывание.

Нервно поправив галстук, Юджин поднялся со своего уютного рабочего места и высунул голову из-за двери кабинета. В конце темного коридора потоком лился золотистый свет: дверь в Готический Зал оказалась приоткрытой. Молодой масон с любопытством двинулся к ней, минуя напыщенные портреты своих многочисленных учителей и наставников, висящие на стенах. Когда Юджин приблизился к двери, что-то заставило его остановиться. Странное предчувствие, зарождавшееся в самой глубине сердца и пульсировавшее вместе с кровью. Нечто, объединявшее его с заросшими шерстью предками, кучками сбивавшимися у огня в пещерах, первобытное ощущение опасности, которое не могли вытеснить ни технический прогресс, ни наука, ни атеизм. Он уже пожалел о том, что не стал звонить в полицию. Только амбиции заставляли его двигаться дальше. Неуверенно взявшись за ручку, молодой человек открыл дверь.

Золотистый свет, оказывается, шел от пламени, горевшего на центральном алтаре. Пока Юджин силился понять, что происходит – как огонь мог оказаться в Готическом Зале, – дверь резко захлопнулась за его спиной. Он потянул за ручку, на ходу придумывая объяснения происходящему: «глупый розыгрыш, хулиганы, которых надо как следует проучить, они за это еще поплатятся, еще и дверь снаружи заперли, молодежь нынче совсем обнаглела…»

Свист прекратился. Низкий, зычный голос заполонил весь Зал, эхом отдаваясь от сводчатого потолка.

– И они сбились с дороги добродетели и закона, вызвав священный гнев Божий.

Вдоль стены двинулась огромная черная тень. Поначалу ее можно было принять за силуэт высокого человека, но когда она мелькнула ближе, Юджин понял, что в ней нет ничего человеческого.

– И для седьмого жертвоприношения было веление Божье: верни еретиков из Храма Соломонова под всевидящее око Господа нашего, и смой их проступки огнем и кровью, ибо нет лучшего исцеления от греха, чем кровавая расплата…

Юджин Мэриуэзер в ужасе схватился за грудь, даже через коробочку, предназначенную для Эвдварда, чувствуя бешеный стук своего испуганного сердца. Стараясь думать только о любви всей своей жизни, масон медленно, обреченно повернулся. Стены издали жуткий многоголосый шепот, здравый смысл оставил Юджина, и он провалился во мрак преисподней.

Всю ночь Эви с Мэйбел провели в кутузке печально известной нью-йоркской тюрьмы, так называемого Склепа, в окружении пьяных флэпперов, уличных проституток и гигантской женщины, которая начинала рычать, как собака, если кто-нибудь случайно оказывался слишком близко. Мать Мэйбел приехала раньше всех и с высокомерным видом прошла к их камере.

– Я искренне надеюсь, что у вас было время как следует обдумать ваше поведение, девочки, – сказала она, глядя только на Эви. Было совершенно очевидно, что она считает ее полностью виноватой во всех злоключениях дочери.

– Пока, Эви, – грустно пробормотала Мэйбел, когда мама вывела ее наружу. Она поплелась вслед за ней, как осужденный на казнь, которому не дали последнего слова.

Когда Уилл внес залог за Эви, уже наступило семь утра. Город проснулся и стремительно оживал: наступило еще одно утро на Манхэттене, и они с Уиллом шагали по Уайт-стрит.

– Надо было оставить тебя там, – бросил Уилл, не сбавляя шага. Эви с трудом поспевала за ним. Ее голова раскалывалась от боли.

– Дядя, прости меня.

– Мы с тобой заключили соглашение: я не ограничиваю твою свободу, ты не доставляешь неприятностей…

– Понимаю. Я чувствую себя как Глупая Дора [51], которая вляпалась в историю.

Уилл отрицательно покачал пальцем.

– Дело не в этом, Евангелина. Ты осознанно проигнорировала мою вполне обоснованную просьбу остаться дома. Ты мне солгала.

– Но я ведь не лгала фактически…

– Бегство из дома – то же вранье.

– Да, но… дядя, не мог бы ты идти помедленнее? У меня сейчас лопнет голова.

Казалось, утреннее солнце не светит, а дает ей затрещину прямо в глаз.

Остановившись у газетного киоска, дядя Уилл нервно провел рукой по волосам. К нему подбежал газетчик, но он его отослал.

– Какая же это была неудачная идея: я холостой бакалавр и понятия не имею, как быть родителем и даже дядей.

– Это неправда. Ты до ужаса дядеобразный. Ты, наверное, самый дядеобразный дядя из всех, кого я видела за свою жизнь.

– Нет такого слова – дядеобразный.

– Значит, его надо запатентовать! И поместить рядом твою фотографию.

– Эви, не пытайся мне льстить. Я запретил тебе выходить на улицу вчера вечером по очень веской причине. А ты решила не слушать меня…

– Да, но, дядя…

– И я просил тебя еще о том, чтобы ты не ввязывалась ни в какие неприятности… Теперь я понимаю, что весь этот план не работает.

– Что ты имеешь в виду? – пролепетала Эви. У нее сильно заболел желудок.

– Тебе пора возвращаться в Огайо. Завтра я позвоню твоей маме… – Он посмотрел на часы. – Нет, уже сегодня. И мы с ней обо всем договоримся.

– Но ведь это всего лишь один раз! – Когда слова слетели с ее губ, Эви поняла, насколько смешным был этот довод. Он будто подразумевал, что в дальнейшем она кинется во все тяжкие. Но слово – не воробей. – Пожалуйста, дядя. Извини меня. Я никогда больше не стану тебя обманывать.

Уилл оперся на фонарный столб. Он уже начал смягчаться, Эви это чувствовала и с удвоенной силой ринулась в атаку.

– Я готова на все. Буду мыть полы. Протирать экспонаты. Своими руками буду готовить тебе сандвичи каждый вечер. Прошу, умоляю тебя – не ссылай меня домой.

– Я не очень хочу обсуждать это посреди улицы с мадемуазель, которая благоухает, как ликеро-водочный завод. Поезжай в Беннингтон – тебе надо поспать и наверняка как следует помыться.

Понюхав свое пальто, Эви скривилась от отвращения.

– Встретимся в музее, в три часа. Там я приму решение. Не опаздывай.

Хорошая горячая ванна смыла с нее вонь Склепа. Несмотря на крайнее истощение, уснуть Эви так и не смогла. Поэтому она пошла к Мэйбел и постучалась в квартиру Роузов, использовав их условный стук.

– Привет, старушка. Дядя грозится отослать меня назад в Огайо из-за вчерашнего вечера, и мне нужно придумать, как его уговорить. Кажется, он немного смягчился, и я подумала, может быть, если ты скажешь, что это была твоя идея, он меня простит. Да, я понимаю, что это неправда, но, пирожок, мне необходимо… Боже мой, Мэбси, ты что, и на порог меня не пустишь?

Воровато оглянувшись, Мэйбел тихо выскользнула в коридор и прикрыла за собой дверь.

– Охо-хо. Это лицо мне уже знакомо. Ты что-то от меня скрываешь? Кто-то умер?