Агата Кристи - Хикори-дикори

– Нигель!.. Прости меня!.. Я понятия не имела…

– Ну хорошо, теперь ты знаешь. Уважаемый и знаменитый Артур Стэнли, великий исследователь, открывший новые антибиотики… Он жил припеваючи… Но его красотка все равно не вышла за него замуж. Она дала ему отставку. Наверное, догадалась о том, что он сделал…

– Нигель, дорогой, какой ужас! Прости меня!

– Ладно. Не будем об этом. Лучше поговорим о соде, черт бы ее побрал! Давай подумай, куда ты могла деть пузырек. Сядь, соберись с мыслями и постарайся вспомнить, Пат!

Женевьев вошла в гостиную в крайнем возбуждении. Вошла и дрожащим шепотом заявила, глядя на сидящих в комнате:

– Ну, теперь-то я знаю, знаю наверняка, кто убил малышку Селию!

– Кто? Говори, не тяни! – потребовал Рене. – Что ты такого узнала?

Женевьев осторожно оглянулась, желая удостовериться, что дверь в гостиную закрыта. Потом сказала, понизив голос:

– Ее убил Нигель Чэпмен.

– Нигель? Но почему?

– А вот почему. Я сейчас шла по коридору и вдруг услышала голоса в комнате Патрисии. Там был Нигель.

– Нигель? В комнате Патрисии? – осуждающим тоном переспросила Джин.

Но Женевьев торопливо продолжала:

– И он говорил, что его отец убил его мать и поэтому он изменил фамилию. По-моему, все ясно. Отец его – закоренелый преступник, и, значит, на Нигеле от рождения лежит каинова печать.

– Вполне возможно, – откликнулся мистер Чандра Лал, с удовольствием смакуя обвинение. – Вполне. Он такой необузданный, этот Нигель, такой неуравновешенный. Он совсем не владеет собой. Ведь правда же? – Он свысока обратился к Акибомбо, который с готовностью закивал курчавой черной головой и расплылся в белозубой улыбке.

– Я всегда чувствовала, – сказала Джин, – что у Нигеля нет никаких моральных устоев. Он просто чудовище.

– Я думаю, это убийство на почве секса, – сказал мистер Ахмед Али. – Он спал с девушкой, а потом убил ее. Ведь она была хорошая, порядочная и хотела, чтобы он на ней женился…

– Вздор! – вдруг взорвался Леонард Бейтсон.

– Что ты сказал?

– Я сказал: вздор!

Сидя в кабинете Шарпа, Нигель нервно елозил на стуле под суровым взглядом инспектора. Слегка запинаясь, он закончил свой рассказ.

– Вы отдаете себе отчет, мистер Чэпмен, насколько все серьезно? Я не преувеличиваю.

– Конечно, отдаю. Неужели я пришел бы сюда, если бы не считал, что нужно срочно что-то делать?

– И вы утверждаете, что мисс Лейн не может точно припомнить, когда она в последний раз видела пузырек, в который она пересыпала морфий?

– Она совершенно не может собраться с мыслями. Чем больше она думает, тем больше запутывается. Она сказала, что я ее разволновал, и поэтому я пошел к вам, а она пока постарается сосредоточиться.

– Нам лучше сразу же поехать на Хикори-роуд.

Но не успел инспектор договорить, как на столе зазвонил телефон, и констебль, записывавший рассказ Нигеля, снял трубку.

– Это мисс Лейн, – сказал он. – Просит позвать мистера Чэпмена.

Нигель перегнулся через стол и схватил трубку:

– Пат? Это я, Нигель.

Послышался взволнованный, срывающийся голос девушки, она говорила, глотая слезы:

– Нигель! Кажется, я поняла. Я хочу сказать, мне кажется, я знаю, кто его взял… ну, из ящика… понимаешь, только один человек мог…

Она неожиданно умолкла.

– Пат! Алло! Пат, ты слышишь меня? Кто это, Пат?

– Я сейчас не могу говорить. Потом. Ты скоро придешь?

Телефон стоял близко, и констеблю с инспектором было слышно каждое слово. Инспектор кивнул, поймав вопросительный взгляд Нигеля:

– Скажите, что мы едем.

– Мы выезжаем, – сказал Нигель. – Прямо сейчас.

– Ага. Хорошо. Я буду ждать вас в комнате.

– Пока, Пат.

За недолгий путь до Хикори-роуд никто не произнес ни слова. «Неужели наконец дело сдвинулось с мертвой точки? – гадал Шарп. – Интересно, Патрисия Лейн действительно что-то знает или это лишь ее домыслы? Но наверняка она вспомнила что-то очень важное, с ее точки зрения». Он решил, что она звонила из холла и поэтому не могла говорить свободно – вечером там было полно народу.

Нигель открыл дверь своим ключом, и они вошли. Проходя мимо гостиной, Шарп увидел лохматую рыжую голову Леонарда Бейтсона, склонившегося над книгами.

Нигель провел их наверх в комнату Пат. Он постучался и вошел.

– Привет, Пат! Ну вот и мы…

Он вскрикнул протяжно и потрясенно и умолк. Шарп заглянул через его плечо в комнату, и перед его глазами предстала страшная картина… Патрисия Лейн лежала на полу.

Инспектор мягко отстранил Нигеля, подошел к скорчившемуся телу, встал на колени, поднял голову девушки, несколько минут пристально вглядывался в ее лицо, а потом осторожно положил голову на пол. Когда он поднялся с колен, лицо его было мрачным и застывшим.

– Нет! – воскликнул Нигель неестественным, высоким голосом. – Нет! Нет!! Нет!!!

– Увы, мистер Чэпмен. Она мертва.

– Нет! Нет! Только не Пат! Боже мой, Пат, глупышка… От чего она…

– Вот, посмотрите…

Оружие было простым, придуманным впопыхах: мраморное пресс-папье, засунутое в шерстяной носок.

– Удар пришелся по затылку. Такая штука действует безотказно. Не знаю, утешит ли это вас, мистер Чэпмен, но она даже не успела понять, что произошло.

Нигель сел, опираясь дрожащими пальцами о кровать.

– Это мой носок… Она собиралась его заштопать… О господи, она собиралась его заштопать!

Внезапно он разрыдался. Он плакал как ребенок, отчаянно и безутешно.

Шарп продолжал размышлять вслух:

– Она хорошо знала этого человека. Он взял носок и тихонько засунул в него пресс-папье. Вам знакома эта вещь, мистер Чэпмен? – Он отогнул носок и показал пресс-папье Нигелю.

Тот, всхлипывая, ответил:

– Оно всегда стояло на столе у Пат. Это люцернский лев. – Нигель закрыл лицо руками. – Пат… О Пат! Что я буду без тебя делать? – Потом вдруг выпрямился и откинул назад взлохмаченные светлые волосы. – Я убью того, кто это сделал! Я убью его! Изверг, мерзавец!

– Успокойтесь, мистер Чэпмен, успокойтесь. Конечно, я понимаю ваши чувства. Какая страшная жестокость!

– Пат никому не причиняла зла…

Инспектор Шарп проводил Нигеля до дверей, выражая ему свои соболезнования. Потом вернулся в комнату и, наклонившись над мертвой девушкой, осторожно вытащил что-то из ее руки.

Жеронимо, по лбу которого катились капли пота, испуганно смотрел черными глазами на полицейских.

– Я ничего не вижу, ничего не слышу, верьте мне. Я ничего совсем не знаю. Я с Марией в кухня. Я начинаю готовить минестрони. Я теру сыр…

Шарп прервал его словоизлияния:

– Никто вас не обвиняет. Мы просто хотим кое-что уточнить. Кто был в пансионате после шести часов?

– Я не знаю. Как я могу знать?