Марк Леви - Другое счастье

– Почему вы только раз поцеловались?

– Может, виной тому целомудрие. Или страх. Мы иногда сталкивались на студенческих сходках, ради этого я там и бывала. Вечно мы с ним переглядывались, но сохраняли дистанцию – вернее, это делал в основном он. Может, думал, что я слишком молода, или боялся уложить в постель девушку, которой еще не исполнилось двадцати одного года? За это можно было угодить за решетку. А может, решил не торопиться, чтобы мы лучше друг друга узнали, потому что уважал меня. Наверное, всего понемножку. Мне было все равно, я была готова терпеть столько, сколько понадобится. Моя старшая сестра быстро заметила, что нас что-то связывает. Она была моей противоположностью: я – сдержанная, даже застенчивая, она – пылкая, решительная, боевая и задорная, словом, настоящая бунтарка. Кстати, в нашей группе она быстро захватила бразды правления: управляла дискуссиями, принимала решения об акциях. Я подчинилась ее силе убеждения, она меня восхищала. Сестра все сделала, чтобы его соблазнить. Она была гораздо красивее меня и на два года старше. В таком возрасте два года – это много. Короче, однажды вечером она добилась своего. Я-то была форменной дурочкой, совершенно запуталась. Если жизнь решила нас разлучить, значит, нам не быть вместе, подумала я.

– У них был долгий роман?

– Какое там! Одна-единственная ночь! Она затащила его в постель, чтобы мне насолить, из зависти, а еще чтобы продемонстрировать свою власть надо мной.

– Вот мерзавка!

– Не смей так о ней говорить!

– Каким он был внешне?

– Прими влево, – посоветовала Агата, не ответив.

– Мы гораздо быстрее добрались бы до места по автостраде, повернув направо.

– Там мы тащились бы за грузовиками, и ты заскучала бы за рулем. Как насчет свежего воздуха? Снаружи нежарко.

Милли дождалась перекрестка и опустила верх.

– С вами не нужен никакой навигатор, – сказала она, трогаясь с места. – Похоже, вы знаете дорогу наизусть.

– Ничего особенного, просто хорошо изучила маршрут, – объяснила Агата.

– Мне придется остановиться в ближайшем городе. Надо будет позвонить Фрэнку.

– Успела соскучиться со вчерашнего вечера? Разве не с ним ты разговаривала из своей комнаты?

– Нет, с Джо.

– А ему что понадобилось?

– Ничего, просто узнать, как я, – ответила Милли. – Вернемся к вашей сестре. Вы ее простили?

– Не простить значило бы признаться в своих чувствах к мужчине, которого она у меня украла. Нет, ведя себя так, будто бы ничего не произошло, я торжествовала над ней, лишая ее победы. А потом мы вместе отправились в путь. Я была в долгу перед ней: за освобождение от нашей матери, за мою свободу. Стоило ей объявить, что она уезжает из дому, я взмолилась, чтобы она взяла с собой меня. Наша мать орала, швырялась в нас всем, что попадало под руку, стояла в дверях, не выпуская нас. Но старшая сестра схватила меня за руку, оттолкнула мать, мы выбежали из дома. Признаюсь, я прожила с ней волшебные годы, открыла благодаря ей такие вещи, о которых никогда бы не подумала, если бы она не увезла меня. Скитаясь вдвоем, мы наконец сдружились так, как подобает сестрам. Поверишь ли, раньше я не понимала, что творится у нее в голове. Как можно было дойти до такой степени идеализма? Она была предана братству, сражалась с бедностью, с расовой дискриминацией, отстаивала права женщин. Учти, в те времена все это было сопряжено с опасностью.

Агата задумалась, потом рассмеялась.

– Что вас развеселило? – поинтересовалась Милли.

– Ничего, просто вспомнила одну из ее выходок. В школе кто-то из учителей позволил себе расистское высказывание, уже не помню точно какое, что-то гадкое и подлое. Дело было на Юге, среди учащихся не было ни одного чернокожего, и преподавателю ничто не угрожало. Сестра была способной ученицей и сидела в первых рядах. Назавтра она заявилась в школу в парике в стиле «афро» и с Мартином Лютером Кингом на футболке. Представь физиономию учителя, когда он вошел в класс! Но ей и этого было мало, и она замурлыкала «Summer Time». Моя сестра была дрянной девчонкой, но неисчерпаемой на выдумки. Как ты считаешь, можно было такую не простить?

– У вас не было отца?

– Был, а как же! Редкостный персонаж: столяр-мечтатель! Вернулся с войны весь израненный, но словно светился изнутри. Сама приветливость, доброжелательность, всегда готов был слушать других, помогал чем мог, никогда ни на что не жаловался. А какой умелец! Все игрушки нам делал сам. Днями пропадал в своей мастерской, чтобы смастерить нам кукольный домик. Видела бы ты этот домик – настоящий дворец! На каждый день рождения, на каждое Рождество он добавлял что-нибудь к его обстановке, какие-нибудь невероятно тонко выточенные мелочи. Жена и дочери были его главными сокровищами, хотя у меня было подозрение, что он больше любил мою сестру, она ведь была старшей. После его смерти жизнь стала другой. Мать была безутешна. Они никогда не разлучались и любили друг друга по-настоящему. Так друг друга любили, что нам с сестрой даже порой недоставало родительской нежности. Если ссорились, то только из-за нас. Папа всегда принимал нашу сторону, и это выводило маму из себя. Если бы он не умер, наша с сестрой судьба сложилась бы совсем по-другому.

– А я могла только мечтать об отце, – пробормотала Милли. – Представляете, я даже понятия не имею, кто он такой. Мать так и не пожелала мне о нем рассказать.

– Почему? – удивленно спросила Агата.

– Это так и осталось загадкой. Сколько раз я звала его по ночам, когда мне не спалось, как часто мысленно к нему обращалась! Он чудился мне всюду: то мне казалось, что это мой школьный учитель, то отец какой-то из подружек. Однажды мне взбрело в голову, что это бригадир пожарной команды – мы с классом как раз побывали на экскурсии у пожарных… На следующий год я придумала, что мой отец – владелец кинотеатра: ему так нравилась моя мать, что он никогда не брал с нее деньги за мое место. Потом пришла очередь бакалейщика: он списывал наш долг, когда мать теряла работу. Наконец, я убедила себя, что раз она так упорно отказывается о нем говорить, значит, он умер. И стала разглядывать его в облаках, в кронах деревьев, в лужах на мостовой. Это превратилось в манию. Я была единственной дочерью, мне приходилось откровенничать с собственной тенью. В этом было свое преимущество: тень никогда мне не противоречила. А потом наступил день, когда я почувствовала, что с меня хватит. Я приняла жизнь со всем тем, что она могла мне предложить, вместо того чтобы возненавидеть ее за то, чего она меня лишила. Но осталась пустота, которую мне не заполнить, остался вопрос: любил бы он меня?

– Вот дурочка! Конечно, он бы тебя любил!

– Почему тогда он пропал до моего рождения?