Найо Марш - Смерть в белом галстуке. Рука в перчатке (сборник)

– Я знаю, вы хотели бы взглянуть на него, Родерик.

Он последовал за ней в комнату на первом этаже. Немилосердный запах цветов был здесь так тяжел, что висел в холодном воздухе, словно туман. Комната была наполнена цветами. В центре, на трех покрытых тканью опорах, лежало в гробу тело Роберта Госпелла.

У него было лицо пожилого младенца, возвеличенное знанием некоей ужасающей тайны. Аллейна лицо не взволновало. Все мертвые лица выглядят одинаково. Но маленькие пухлые ручки, которые при жизни двигались с четкой, стремительной выразительностью, были послушно сложены, и когда Аллейн увидел это, глаза ему заволокли слезы. Он ощупью стал искать в кармане носовой платок, и пальцы нащупали букетик розмарина из сада мистера Харриса. Серовато-зеленые острые листочки, жесткие, несентиментальные, пахли солнцем. Когда Милдред отвернулась, он отдал их покойнику.

Потом вернулся с ней в гостиную, и она начала рассказывать ему о приготовлениях к похоронам.

– Брумфельду, который, как вы знаете, стал теперь главой семьи, всего шестнадцать лет. Он сейчас за границей, со своим наставником, и не успеет на похороны. Мы не хотим нарушать его планы. Так что получается, ближайшие родственники – мы с Дональдом. Дональд держится замечательно. Он весь день был мне таким утешением. Совсем другой человек. А еще дорогая Трой перебралась ко мне и отвечает на все письма и всем занимается.

Ее голос, все с той же специфической приглушенной нотой, продолжал жужжать, но мысли Аллейна захватила эта новость о Трой, и он заставил себя слушать, что говорила Милдред. Когда она умолкла, Аллейн спросил, не хочет ли она узнать что-либо о ходе следствия, и понял: она отгоняет от себя все касающееся обстоятельств смерти брата. По отношению к убийству Милдред заняла страусиную позицию, и у старшего инспектора возникло впечатление, что она отчасти надеется, что убийца никогда не будет найден. Ей хотелось бы не замечать всего случившегося, словно его и не было, и Аллейн подумал, что с ее стороны довольно умно и довольно мило так сердечно принимать его в качестве друга, но не обращать на него никакого внимания как на полицейского.

Через минуту-другую стало ясно, что ему уже, в сущности, больше нечего сказать Милдред. Аллейн попрощался с ней, пообещал прийти на поминальную службу завтра в одиннадцать и выполнить свои обязанности на похоронах. Потом вышел в холл.

В дверях он столкнулся с Трой.

– О, здравствуйте, вы как раз вовремя, – услышал он собственный голос. – Вы спасаете мне жизнь.

– О чем вы?

– Сейчас около пяти. За последние двое суток я спал только шесть часов. Для нас, закаленных копов, это все нипочем, но по некоторой причине мне жаль себя. Не выпьете ли со мной чаю или чего покрепче, а может, и того и другого? Ради всего святого, скажите «да»!

Собственный голос казался ему чудовищно развязным. Голос как будто усвоил манеру уверенного в себе волокиты, только без внутренней уверенности. Аллейн изумился, когда Трой сказала:

– Хорошо, куда пойдем?

– Я подумал, – сказал Аллейн, который до этой секунды ни о чем таком не думал, – что мы могли бы выпить чаю у меня дома. Если только вы не имеете ничего против моей квартиры.

– Я же не дебютантка, – ответила Трой. – Вряд ли мне надо так уж носиться со своей репутацией. Пусть это будет у вас дома.

– Отлично. У меня машина моей матери. Я только предупрежу своего слугу и сообщу в Ярд, где меня искать. Как вы полагаете, могу ли я позвонить отсюда?

– Конечно.

Он метнулся к телефону и через минуту вернулся.

– Василий чрезвычайно взволнован, – сообщил он. – Дама заедет на чашку чая! Идемте.

По дороге Аллейн, потрясенный приятной неожиданностью, состоящей в том, что он оказался наедине с Трой, впал в транс, от которого очнулся, только остановив машину перед дверью своего дома. Он не стал извиняться за свое молчание: почувствовал умиротворенность Трой. Она совершенно спокойно отнеслась к его состоянию, и когда они вошли в дом, Аллейн с радостью услышал ее слова: «Здесь так мирно». Он увидел, как она сняла шапочку и села на низкий табурет перед камином.

– Разожжем огонь? – предложил Аллейн. – Скажите «да». День совсем не теплый.

– Да, давайте, – согласилась Трой.

– Может быть, это сделаете вы, а я позабочусь о чае?

Он вышел из комнаты, чтобы дать Василию ряд сбивчивых указаний, а когда вернулся, Трой сидела у горящего огня, с непокрытой головой, странно домашняя.

– Так, значит, все это мне не приснилось, – проговорил Аллейн.

– Приятная комната, она мне нравится.

Он поставил у ее ног коробку с сигаретами, а сам достал трубку. Трой обернулась и увидела в дальнем конце комнаты свою картину с изображением Сувы.

– Да, – кивнул Аллейн, – это она.

– Как она оказалась у вас?

– Я попросил кое-кого купить ее для меня.

– Но почему?..

– Не знаю, почему я проявил такое лицемерие в этом деле. Пожалуй, так страстно хотел ее приобрести, по причинам не вполне эстетическим, что решил, вы сразу разгадаете их, если займусь этим сам.

– Думаю, я была бы смущена.

– М-да. – Аллейн помолчал. – Помните, как я застиг вас в тот день за работой, очень сердитую? Это было, когда пароход отплывал от Сувы. У вас за спиной находились те самые мрачные горы и зловещее небо.

– Мы, кажется, тогда повздорили?

– Да, было такое.

Трой заметно покраснела.

– В сущности, – заметил Аллейн, – нам почти никогда не удавалось встретиться без того, чтобы не повздорить. Почему это, как вы думаете?

– Я все время боялась нападок и держалась настороже.

– В самом деле? А я долгое время считал, что у вас ко мне антипатия.

– Вы всегда заставали меня врасплох.

– Если бы не то проклятое расследование, все могло бы сложиться иначе, – сказал Аллейн. – Жаль, что мы порой не можем реагировать на ситуации, как персонажи не самых правдоподобных романов. Обстановка – самая что ни на есть подходящая. Убийство в вашем доме. У вас как раз достаточный мотив, чтобы создать «острую ситуацию», но не настолько серьезный, чтобы быть замешанной в преступлении. Я – в роли грозного детектива нахожу время, чтобы поиграть в Рочестера [49]. Казалось бы, Трой, вам просто суждено было влюбиться. Вместо этого я приобрел, так сказать, посттравматический синдром. Если бы вам пришло в голову нарисовать мой сюрреалистический портрет, вы изобразили бы меня состоящим из полицейских блокнотов, с одним глазом, приникшим к чужой замочной скважине, и с руками, занятыми чьей-то личной корреспонденцией. Фоном послужил бы морг, а вся картина была бы увита гирляндами из синей полицейской ленты и веревок от виселицы.

– Чушь, – бросила Трой.

– Наверное. Тщеславие самца, пытающегося найти исключительные причины для вполне обычного явления. Просто вы не любите меня. Да и с какой, собственно, стати должны любить?