Анри Шарьер - Мотылек

Иду рядом с тропинкой, скрываясь от посторонних глаз. Продвигаюсь с трудом. Ветки деревьев и лианы не так густы, но, чтобы протиснуться вперед, их приходится раздвигать. Хорошо, что свернул с тропинки, – очень скоро услышал насвистывание. Тропка метров на пятьдесят идет прямо, но свистуна я пока не вижу. А вот и он. Черный-пречерный негр. В правой руке ружье, а на плече поклажа. Рубашка цвета хаки, шорты, идет босиком, наклонив голову, не отрывая глаз от земли. Спина согнулась под тяжелой ношей.

Я спрятался за большое дерево. Открыв нож, я замер у самой тропинки, дожидаясь, когда он со мной поравняется. Вот негр прошел мимо дерева, и в ту же секунду я бросился на него. Правой рукой я схватил его за руку, в которой он нес ружье, и вывернул ее – ружье упало.

– Не убивайте меня! Сжальтесь, ради бога!

Негр продолжает стоять с приставленным к горлу ножом. Наклонившись, я поднял ружье – старенькое ружьишко, которое, несомненно, было набито порохом и дробью по самое дуло. Я взвел курок и, отступив шага на два, сказал:

– Бросай поклажу. И не вздумай бежать. Убью, как падаль.

Перепуганный черный повиновался. Затем он посмотрел на меня:

– Вы беглый?

– Да.

– Чего вы хотите? Берите все, что у меня есть. Но только не убивайте. У меня пятеро детей. Прошу вас, сжальтесь, не убивайте меня.

– Замолчи. Как тебя зовут?

– Жан.

– Куда идешь?

– Несу продукты и лекарство своим братьям. Их двое. Они рубят лес.

– Откуда идешь?

– Из Куру.

– Ты что, там живешь?

– Да, я оттуда родом.

– А Инини знаешь?

– Да. Иногда я торгую с китайцами из лагеря.

– Это видишь?

– А что это?

– Пятьсот франков. Выбирай: либо ты делаешь все, что скажу, и тогда я дарю тебе пятьсот франков и возвращаю ружье, либо ты отказываешься и пытаешься меня обмануть, тогда я тебя убью. Выбирай.

– Что мне надо делать? Я сделаю все, что скажете, даже даром.

– Мне надо, чтобы ты без всякого риска вывел меня к лагерю Инини. Как только я встречусь там с одним китайцем, ты свободен. Идет?

– Согласен.

– Смотри не обмани, иначе ты покойник.

– Нет-нет! Уверяю вас, я помогу, и без обмана.

У Жана нашлось сгущенное молоко. Целых шесть банок. Он вынул и протянул их мне. Затем еще буханку хлеба с килограмм весом и окорок.

– Спрячь свой мешок в лесу, потом вернешься и подберешь. Видишь, я делаю зарубку на дереве. Запоминай.

Я выпил банку молока. Жан отдал мне длинные синие штаны, какие обычно носят механики. Я надел их на себя, не выпуская при этом из рук ружья.

– Вперед, Жан. Да постарайся, чтобы нас никто не увидел. Пеняй на себя, если нас застанут врасплох. Уж тогда не обессудь.

Жан лучше меня знает, как ходить в буше. Я с трудом за ним поспеваю, настолько ловко и привычно он избегает встреч с ветками и лианами. Он чувствует себя в буше как рыба в воде.

– Знаете, в Куру сообщили, что с островов бежали два каторжника. А потому скажу вам откровенно: нас подстерегает масса опасностей, когда мы будем проходить возле лагеря в Куру.

– Похоже, ты честный малый, Жан. Надеюсь, я не ошибаюсь. Ты можешь посоветовать, как лучше добраться до Инини? Учти, моя безопасность – это твоя жизнь. Если ищейки или багры застанут меня врасплох, я вынужден буду тебя убить.

– Как я должен вас называть?

– Папийон.

– Хорошо, месье Папийон. Надо углубиться в буш и обойти Куру стороной. Ручаюсь, что доведу вас до Инини через лес.

– Я тебе доверяю. Веди меня самой верной дорогой, как ты считаешь.

По лесу идем медленнее. Я почувствовал, что, как только мы сошли с тропинки, негр пришел в себя и расслабился: меньше потеет и с лица спала напряженность.

Похоже, он совсем успокоился.

– Мне кажется, Жан, ты сейчас уже меньше боишься.

– Да, месье Папийон. Идти рядом с тропкой и для вас, и для меня очень опасно.

Продвигаемся быстрее. Этот черный не лишен сообразительности: больше чем на три-четыре метра от меня не отрывается.

– Стой. Надо закурить.

– Вот вам пачка сигарет.

– Спасибо, Жан. Хороший ты парень!

– Я хороший, это правда. Видите ли, я католик. Я очень страдаю, когда вижу, как белые надзиратели обращаются с каторжниками.

– Ты видел? И много раз? А где?

– В Куру, в лагере лесорубов. Такая жалость, когда видишь, как они медленно умирают на прожорливом лесоповале. И от лихорадки, и от дизентерии. На островах все-таки лучше. Впервые вижу такого здорового заключенного, как вы.

– Да, на островах лучше.

Присели отдохнуть под большой ветвью дерева. Я предложил ему банку молока. Он отказался и попросил немного кокосовых орехов.

– У тебя жена молодая?

– Да. Ей тридцать два. А мне сорок. У нас пятеро детей: три девочки и два мальчика.

– А как заработки? Хватает на жизнь?

– На заготовке ценной древесины можно неплохо продержаться. Моя жена стирает и гладит для надзирателей. Это тоже какая-то помощь. Мы очень бедны. Правда, еды хватает на всех. Дети учатся в школе. И обувка у них есть.

Бедняга полагает, что если у его детей есть башмаки, то все идет прекрасно. Мы с ним почти одного роста, в его черной физиономии я не вижу ничего неприятного. Напротив, глаза полны смысла и понимания, что делает ему честь. Здоров, хороший работник, отец семейства, прекрасный муж, добрый христианин.

– А вы, Папийон?

– Я, Жан, хочу начать новую жизнь. Десять лет я был погребен заживо, поэтому бежал снова и снова, чтобы однажды стать, как и ты, свободным, обзавестись семьей, иметь жену и детей и никому даже в мыслях не делать зла. Ты же сам говоришь, что каторга – гиблое место, и человек, если он себя уважает, должен вырваться из этой грязи.

– Я вам помогу и не выдам. Идемте.

У Жана замечательное чувство ориентации. По пути он нигде не задерживался и благополучно вывел меня прямо к месту. Мы прибыли уже затемно; прошло два часа, как наступила ночь. Издалека доносился приглушенный шум, но огней не было видно. Жан пояснил, что придется обойти один или два наружных поста, чтобы наверняка подобраться к лагерю. Мы решили заночевать.

Я чертовски устал, но спать побоялся. А вдруг я ошибся в негре? А если он только разыгрывает добродушного малого, а сам возьмет ружье да прикончит меня во сне? При этом он выигрывает дважды: отделывается от опасности, каковую я для него представляю, и получает награду за убийство беглого преступника.

Да, он слишком умен. Не мешкая, без лишних слов взял да завалился спать. Хорошо, а цепь с болтом у меня на что? Хотел было привязать его, но потом раздумал: если я могу отвинтить гайку, то почему он не может? Если будет действовать осторожно в то время, как я буду дрыхнуть, словно сурок, то я могу ничего и не почувствовать. Прежде всего надо попытаться не уснуть. У меня целая пачка сигарет. Нужно сделать все, чтобы не задремать. Нельзя доверяться этому человеку, пусть даже честному, ведь я-то для него всего-навсего бандит.