Феликс Фрэнсис - Азартная игра

– А ты хорошо знаешь виконта Шеннингтона? – спросил я Джен, потягивая смесь виски и имбирного эля.

– Знаю, конечно, – ответила она. – Но не настолько хорошо, чтоб подойти и заговорить.

– А мы сегодня гости у него в ложе, – вставила Клаудия.

– Вот как? – воскликнула Джен. – Сам он не слишком большая шишка в мире скачек, а вот его отец – один из старейших членов Жокейского клуба.

– И клиент нашей фирмы, – добавил я. – Но только не мой лично.

Джен улыбнулась. «Это я твой клиент и прошу этого не забывать», – говорила ее улыбка.

– А ты случайно не знаешь, испытывает он финансовые затруднения или нет? – спросил ее я.

– Да откуда мне знать про его финансы? – удивилась Джен. – Ты у нас специалист в этой области.

«Что верно, то верно, – подумал я. – Вот только он не мой клиент, а спросить у Грегори я не могу».

Четвертый забег мы смотрели по телевизору в баре, победитель снова пришел к финишу в полном изнеможении и заляпанный грязью.

– Они должны хоть что-то делать, когда такая погода, – укоризненно заметила Джен.

– Что делать? – спросила Клаудия.

– Ну, сократить время проведения скачек, к примеру, за счет взвешивания.

– Это нереально, – заметил я. – У половины из них и без того большой перевес. – Большинство жокеев-любителей были выше и весили больше, чем профессионалы.

– Тогда просто сократить время скачек. Бедные лошади по большей части приходят к финишу полумертвыми. Три с половиной мили по такой грязи – это слишком много.

Тут она была, конечно, права, но разве могли организаторы скачек предвидеть, какая будет погода, если скачки планировались за несколько месяцев?

– Ладно, – сказала Джен и одним махом допила свой виски. – Хватит с меня созерцания всего этого несчастья. Еду домой.

– Может, и мы поедем тоже? – спросила Клаудия, зябко поеживаясь.

– Пока нет, – ответил я. – Я еще должен поговорить с лордом Шеннингтоном.

Клаудия выглядела такой несчастной.

– Если хочешь, думаю, Джен будет не против подбросить тебя к маме, – сказал я. – Это недалеко отсюда, всего около мили.

– Без проблем, – кивнула Джен.

– Вот, – сказал я и достал из кармана ключи от маминого дома. – Вернусь около десяти, по дороге заезду к Джоан и заберу маму.

Клаудия взяла ключи и нервно завертела их в пальцах.

– Джен проводит тебя до дверей, – пытался успокоить ее я. – Потом запрешься изнутри и откроешь только мне.

И тут вдруг она забормотала нечто на тему того, что не так уж ей и хочется возвращаться в коттедж и сидеть там одной. Но я видел: она сильно замерзла, к тому же еще не до конца оправилась после операции. Честно говоря, мне было бы спокойнее отправить ее домой с Джен, чтоб я мог собраться и сосредоточиться на предстоящем разговоре с Шеннингтоном.

– Ну ладно, – протянула она. – Но только, пожалуйста, не задерживайся.

– Не буду, – кивнул я. – Обещаю.

Ложа Шеннингтона почти опустела, когда я вошел туда перед пятым забегом, и Бена тоже видно не было.

– Уехал в Оксфорд, – объяснил его отец, когда я снял плащ и повесил его на крючок у двери, дождевая вода ручейками сбегала по прорезиненной ткани, с рукавов капало на ковер. – Просил передать вам привет и попрощаться за него.

– Спасибо, – сказал я. – Очень славный молодой человек. Вы, должно быть, им гордитесь.

– Да, конечно, благодарю, – кивнул он. – Но временами Бен бывает таким идеалистом!

– Прекрасная черта, особенно для молодого человека, – заметил я.

– Не всегда, – протянул он, глядя куда-то в стену у меня над головой. – Ведь все мы живем в реальном мире. А для Бена он или белый, или черный, или правильный, или нет. Он не признает ни золотой середины, ни компромиссов, ни снисхождения к маленьким людским слабостям.

«Да, вот так заявление, – подумал я. – Очевидно, что продиктовано оно неким конфликтом между отцом и сыном. Возможно, Бен не одобряет увлечения отца азартными играми».

Тут вдруг Шеннингтон словно очнулся от транса.

– А где же ваша дама? – спросил он.

– Она замерзла, – ответил я. – И подруга вызвалась отвезти ее домой к моей матери. Я заеду за ней попозже. Извините, что она уехала, не попрощавшись с вами.

– Ее не в чем винить, – сказал он. – Вечер выдался холодный, большинство моих гостей разъехались. Остальные наверняка уедут еще до последнего забега.

Я подошел к краю балкона, стал всматриваться во мглу, наблюдать за тем, как усталые и грязные участники проходят еще одну длинную дистанцию, испытывающую их на прочность. Этот забег закончился эффектным финишем: один из двух лидеров поскользнулся, взяв последнее препятствие, и сбросил несчастного седока на мокрую траву. Я видел, как невезучий жокей сел, придерживая руку в знакомой манере: сломанная ключица – сущее проклятие и бич всех наездников.

Случилось это, как я заметил, невдалеке от того места, где восемь лет тому назад так круто изменилась моя жизнь. Ведь она могла сложиться совсем по-другому, если б я тогда приземлился на вытянутую руку, как только что сделал этот парень, а не на голову. Тогда бы я сломал ключицу, а не шею.

Как и предсказывал Шеннингтон, почти все его гости разъехались после этого забега, распрощались и приготовились к пробежке под дождем к машинам.

И вот наконец в ложе остались лишь сам виконт Шеннингтон, я и еще двое мужчин в унылых тускло-коричневых костюмах. Даже обслуживающий буфет персонал куда-то исчез.

И тут вдруг я ощутил беспокойство.

Но спохватился слишком поздно.

Один из двух мужчин встал у двери, чтоб никто не мог войти, второй быстро направился прямо ко мне. Рука в перчатке, а в руке пистолет с неизбежным глушителем.

– А знаете, мистер Фокстон, вы из тех, кого необычайно трудно убить, – с легкой улыбкой заметил Шеннингтон. – Не появляетесь там, где вас ждут, однако пожаловали сюда, покорно и тихо, точно овечка для заклания.

Он почти смеялся.

Я – нет.

На этот раз я допустил непростительную оплошность.

– Что вам от меня надо? – спросил я, стараясь унять дрожь в голосе.

– Мне надо, чтоб вы умерли, – ответил виконт Шеннингтон. – И перестали распространять дурацкие слухи о том, что мой брат был убит.

– Так, значит, все-таки убит, верно? – спросил я.

– Это теперь не ваша забота, – ответил Шеннингтон.

– Но как вы могли убить родного брата? – воскликнул я. – Из-за чего? Из-за денег?

– Мой брат понятия не имел, что это такое – отчаянно нуждаться в деньгах. Он всегда был таким правильным, прямо до тошноты.

– Честным, вы хотите сказать.

– Только не надо этих дешевых фраз, – сказал он. – Слишком уж много на кону. И мне нужна моя доля.

– Доля от ста миллионов евро? – спросил я.

– Заткнись! – рявкнул он.