Феликс Фрэнсис - Азартная игра

Да с какой такой стати я должен заткнуться? Напротив, мне надо орать во всю глотку, чтоб привлечь внимание.

Я набрал в грудь побольше воздуха, приготовился позвать на помощь. Но не вышло. Мужчина с пистолетом что есть силы ударил меня в нижнюю часть живота – весь воздух тотчас вышел из легких, а сам я рухнул на пол и лежал бесформенной кучей, пытаясь восстановить дыхание. А потом, сочтя, что этого мало, тот же тип пнул меня носком ботинка в лицо. Разбил губу, и по ковру стала расползаться лужица крови.

– Только не здесь, идиот! – прикрикнул на него Шеннингтон.

Это служило небольшим утешением. Перед глазами плыло, туман застилал мозги, но я все же сообразил: убивать меня здесь они не будут. Зачем им оставлять такие инкриминирующие улики – труп в углу ложи, среди пустых бутылок от шампанского.

– Все равно вам конец, – пробормотал я, еле шевеля окровавленными губами, голос показался каким-то чужим. – Полиция знает, что я здесь.

– Сильно в том сомневаюсь, – заметил Шеннингтон. – По моей информации, вы избегали встреч с полицией всю прошлую неделю.

– Моя невеста знает, что я здесь, – не унимался я.

– Да, знает, и что с того? Разделаюсь с тобой, а потом и ею тоже займусь.

Я уже хотел было сказать, что и Джен Сеттер известно мое местонахождение, но передумал. Зачем подвергать ее смертельной опасности?

Снаружи донесся усиленный динамиками голос комментатора. Это означало, что начался последний забег.

– Вперед, – сказал Шеннингтон своим подручным. – Тащите его вниз, пока идут скачки.

Мужчины подошли и рывком поставили меня на ноги.

– Куда вы меня тащите? – спросил я.

– На встречу с твоей смертью, – важно заявил Шеннингтон. – Она случится не здесь. В каком-нибудь тихом темном месте.

– Но неужели мы не…

Я не закончил фразы. Мужчина справа, тот, кто был без пистолета и дежурил у двери, резко ударил меня в живот. На этот раз на пол я не упал, но лишь потому, что оба эти типа держали меня за руки. Внутри жгло, словно огнем. Наверное, они повредили мне внутренние органы.

– И чтоб больше не смел вякать, – предупредил меня тот, кто нанес удар. Классический английский явно не был его сильной стороной.

«Не вякать» – план неплохой, по крайней мере на первое время, и я молчал, когда мужчины протащили меня мимо плаща, висевшего у двери, затем – в эту самую дверь, потом поволокли по коридору и затащили в одну из пустующих подсобок. И вот все мы трое вошли в грузовой лифт и поехали вниз. Шеннингтона видно не было. И я не знал, хорошо это или плохо. Наверное, все же лучше иметь дело с двумя противниками, а не с тремя. Но с другой стороны, я далеко не был уверен, что мне удастся справиться с этими громилами. Хотя точно у меня не было бы ни малейшего шанса, если б Шеннингтон оказался здесь с нами.

Лифт остановился, меня вытолкали из него и повели по мокрой траве к северному выходу, за которым размещались автостоянки при ипподроме. Изначально ипподром в Челтенхеме предназначался для проведения ежегодного Фестиваля по стипль-чезу в марте, во время которого здесь каждый день собиралось свыше шестидесяти тысяч зрителей. А потому стоянки были просторные, но сегодня, в холодный дождливый день, народу приехало немного, и большинство из них пустовали. Да и время уже было позднее, и здесь царили тьма и тишина.

«В каком-нибудь тихом темном месте», – так сказал Шеннингтон.

И я пришел к выводу, что мое последнее недолгое путешествие должно закончиться именно здесь, в дальнем углу заброшенной автостоянки у ипподрома. Я старался идти как можно медленнее, но они подталкивали меня вперед. Я даже пытался сесть, но и этот фокус не прошел. Негодяи еще крепче схватили меня за руки, приподняли рывком и заставили идти дальше.

Я бы мог закричать, попробовать еще раз позвать на помощь и получить очередной удар под дых, но над ипподромом гудел звучный голос комментатора, так что меня бы все равно не услышали. Промелькнуло всего несколько человек, они спешили к своим машинам, пригнув головы и приподняв воротники – пытались хоть как-то защититься от дождя. Остальные зрители, укрывшись под трибунами и зонтами, продолжали смотреть скачки. Только дурак будет торчать здесь в темноте и мокнуть под дождем.

– Лошадь! – раздался чей-то громкий крик справа от меня. – Лошадь сбежала!

У лошадей сильно развит домашний инстинкт. Не верите, спросите любого тренера, хоть раз отпускавшего своего скакуна в свободный галоп. Чаще всего он находил удравшую от него лошадку на конюшнях, в ее стойле: она успевала добраться до дома еще до того, как начнутся полномасштабные ее поиски.

Лошади, которым вовсе не хочется бежать на скачках или же те, что вырвались и удрали после падения, часто возвращались к тому месту, откуда их выводили на старт, ошибочно принимая его за дом, или же стремились укрыться в конюшнях при ипподроме.

Эта же вырвавшаяся на свободу лошадь галопировала по беговой дорожке и попыталась повернуть на девяносто градусов, видимо возжелав вернуться на парадный круг. Комбинация резкого поворота и инерции быстро движущегося тела плюс еще мокрая поверхность сыграли с ней злую шутку. Ноги у несчастной заскользили, разъехались, и она упала, сбив белое пластиковое ограждение. А потом ее понесло прямо на нас, на спине, она бешено брыкала ногами в воздухе, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться и снова встать.

Мои «телохранители» чисто инстинктивно отступили, уворачиваясь от мелькающих в воздухе копыт, и ослабили хватку, чем я не преминул воспользоваться. Вырвался и шагнул вперед, а затем ухватил лошадь за поводья. И одним махом, как только лошадь вскочила на ноги, взлетел в седло.

Я долго не раздумывал. Пришпорил удивленную лошадку каблуками, и мы понеслись обратно, туда, откуда она прискакала, через дорожку к ипподрому.

– Эй, стой! – размахивая руками и преградив мне путь, крикнул какой-то работник ипподрома. Я обернулся. Громилы бросились за мной вдогонку, один полез в карман. За пистолетом, за чем же еще, и ослу понятно.

Человек, пытавшийся остановить меня, лишь в последнюю секунду понял, что останавливаться я не собираюсь, и отскочил в сторону. Я снова пришпорил лошадь и низко пригнулся к гриве скакуна, не желая стать мишенью.

Теперь я смотрел только вперед. Последний сегодняшний забег еще не закончился, так что на беговой дорожке мне будет безопаснее всего. Еще один распорядитель заметил лошадь, несущуюся прямо на него, и судорожно ухватился за подвижную перекладину, стремясь преградить нам путь уже в конце дорожки.

Но я останавливаться не собирался. Остановиться – значило умереть, а я дал себе обещание, что по крайней мере сегодня этого со мной не случится.

Способов общения с лошадью у наездника множество. Можно натягивать поводья, оба или одно, можно понукать возгласами или пришпориванием – это простые и самые распространенные. Но наиболее тесная связь между лошадью и жокеем передается с помощью смещения веса. Если сдвинуться к хвосту, лошадь замедлит бег и остановится, а вот если перенести вес вперед, к шее, та же лошадь помчится, как ветер.