Эмили Локхарт - Мы были лжецами

– Да.

– От чего избавилась на этот раз?

– От старой фотографии бабушки.

– С поросенком? – Ее губы дергаются. – Ох, Кади.

– Она была моя, я имела право ее отдать.

Мамочка вздыхает:

– Если отдашь одну из собак, я устрою тебе сладкую жизнь.

Я присаживаюсь на рядом с собаками. Бош, Грендель и Поппи встречают меня тихим тявканьем. Они наши семейные собаки, великолепные и воспитанные. Чистокровные золотистые ретриверы. Поппи родила потомство для маминого бизнеса, но щенки и остальные собаки живут с маминым партнером на ферме за Берлингтоном.

– Я бы никогда не смогла, – говорю я.

Шепчу в пушистые собачьи уши, как я их люблю.

Если погуглить «травма мозга», большинство сайтов подтвердят, что одно из последствий – выборочная амнезия. Когда мозг травмирован, пациенты редко теряют память. Они не могут вспомнить лишь, как получили травму.

Но я не хочу, чтобы люди знали о моем изъяне. Несмотря на все консультации, сканирования и таблетки.

Не хочу быть инвалидом в их глазах. Не хочу пить еще больше таблеток. Не хочу докторов и обеспокоенных учителей. Клянусь Богом, докторов с меня достаточно.

Вот что я помню из лета, когда произошел несчастный случай:

Как влюбилась в Гата, стоя у кухонной двери в Рэд Гейт.

Его розу для Ракель и мой вечер с бутылкой вина, когда я не находила себе места от гнева.

Напускное нормальное поведение. Приготовление мороженого. Игру в теннис.

Зефирный десерт и ярость Гата, когда мы велели ему заткнуться.

Плавание под луной.

Поцелуй с Гатом на чердаке.

Историю про «Крекер Джек» и помощь дедушке, когда он спускался по лестнице.

Качели, подвал, Периметр. Мы с Гатом лежим в обнимку.

Он видит, как я истекаю кровью. Задает вопросы. Перевязывает мои раны.

Остальное я не очень помню.

Я вижу руку Миррен, облупившийся золотой лак на ногтях, как она держит канистру с бензином для моторной лодки.

Мамочка, ее напряженное лицо, когда она спрашивает: «С черным жемчугом?»

Джонни, он идет вниз по лестнице Клермонта в лодочный сарай.

Дедушка, он держится за дерево, его лицо освещено светом костра.

И мы все, четверо Лжецов, смеемся так громко, что у нас кружится голова и почти тошнит. Но что нас так рассмешило? И где мы тогда были?

Я не знаю.

Раньше я спрашивала у мамы о тех подробностях лета-номер-пятнадцать, которые не помнила. Моя забывчивость пугала меня. Я хотела перестать пить таблетки, или попробовать новые, или сходить к другому доктору. Умоляла ее рассказать о том, что я забыла. А как-то поздней осенью – которую я провела, сдавая очередные анализы на смертельные болезни, – мамочка расплакалась.

– Ты спрашиваешь меня снова и снова. Но не запоминаешь, что я говорю!..

– Прости меня.

Она налила себе бокал вина.

– Ты начала задавать вопросы, когда очнулась в больнице. «Что произошло? Что стряслось?» Я все рассказала тебе, Каденс, и ты все правильно повторила. Но на следующий день ты спросила снова.

– Прости, – повторила я.

– И до сих пор спрашиваешь почти каждый день.

Это правда, я ничего не помню о несчастном случае. Не помню, что случилось до и после. Не помню приемы у врачей. Я знала, что они были, это было очевидно – мне же поставили диагноз и прописали таблетки, – но почти все лечение прошло мимо меня.

Я посмотрела на мамулю. На ее невыносимо обеспокоенное лицо, блестящие от слез глаза, вялый от алкоголя рот.

– Не спрашивай об этом больше, – сказала она. – Врачи считают, будет лучше, если ты вспомнишь сама.

Я заставила ее рассказать мне все в последний раз и записала ответ, чтобы прочитать его, когда захочется. Поэтому я и могу поведать вам о несчастном случае, когда я отправилась на ночное купание, о скалах, обморожении, проблемах с дыханием и неподтвержденной черепно-мозговой травме.

Больше я никогда не задавала ей вопросов. Мне многое неясно, но, по крайней мере, она перестала пить.

Папа планирует свозить меня в Австралию и Новую Зеландию на все лето-номер-семнадцать.

Я не хочу ехать.

Хочу вернуться на Бичвуд. Хочу встретиться с Миррен и позагорать, планируя наше будущее. Хочу поспорить с Джонни, понырять в море и приготовить мороженое. Хочу разводить костры на берегу маленького пляжа. Хочу валяться в гамаке на крыльце Клермонта и снова стать одной из Лжецов, если это возможно.

Я хочу вспомнить несчастный случай.

Хочу узнать, почему Гат внезапно испарился. Не понимаю, почему его не было со мной, когда я пошла плавать. Не знаю, почему я пошла на маленький пляж в одиночку. Почему я плавала в нижнем белье и не оставила одежды на пляже. И почему он бросил меня, когда мне было так плохо.

Я гадаю, любил ли он меня. Любил ли Ракель.

Мы с папой должны улететь в Австралию через пять дней.

Я не должна была соглашаться на это.

Я делаю несчастный вид и начинаю всхлипывать. Говорю маме, что не хочу увидеть мир. Мне нужно повидаться с семьей. Я очень скучаю по дедушке.

Нет.

Мне обязательно станет плохо, если я полечу в Австралию. Снова начнутся сильные головные боли, мне нельзя садиться на самолет. Нельзя есть не привычную еду. Перелет – слишком большая нагрузка. А что, если мои лекарства потеряются?!

Хватит спорить. Поездка уже оплачена.

Утром я выгуливаю собак. Загружаю посуду в посудомойку, потом расставляю ее по полкам. Надеваю платье и крашусь. Съедаю все, что есть на тарелке. Позволяю маме обнять меня и погладить по волосам. Говорю, что хочу провести лето с ней, а не с папой.

Пожалуйста.

На следующий день к нам в Берлингтон приезжает дедушка. Он жил на острове с середины мая, и ему пришлось воспользоваться лодкой, машиной и самолетом, чтобы добраться сюда. Он не навещал нас с тех пор, как умерла бабуля Типпер.

Мамуля забирает его из аэропорта, пока я дома накрываю на стол к ужину. Она купила жареную курицу и гарнир в супермаркете.

Дедуля сильно похудел с последнего раза, как мы виделись. Седые волосы пучками торчат вокруг ушей; он похож на старого птенца. Кожа потеряла упругость, живот вывалился – не таким я его помнила. Он всегда казался непобедимым, с сильными широкими плечами и сверкающими зубами.

Дедуля из тех людей, у кого есть девизы. «Нет – неприемлемый ответ», – всегда говорит он нам. И: «Никогда не занимайте места в заднем ряду. Победители сидят впереди».

Мы, Лжецы, раньше только глаза закатывали на такие формулировки: «Будьте решительны; никому не нравятся мямли». Но когда разговоры касались взрослых тем, мы всегда внимали его мудрым словам.

На дедушке клетчатые шорты и мокасины. На его тощих ногах видны гематомы. Он хлопает меня по спине и требует виски с колой.

Пока мы едим, он рассказывает о каких-то своих друзьях в Бостоне. О новой кухне в доме на Бичвуде. Ничего важного. Позже мама моет посуду, а я показываю ему сад за домом. Светит закатное солнце.