Джослин Джексон - Три пятнадцать

– А вы, должно быть, Лиза. – Лоренс смотрел прямо в полукрасивое лицо моей дочери. Буквально на секунду он накрыл ее ладонь своей – получилось вполне естественно, будто именно так пожимают руки тем, кто ходит в ходунках.

Лоренс всегда был невозмутим, но сейчас держался чересчур спокойно, словно уже знал про инсульт. Мосс-Пойнт и Иммита – практически два разных мира. Мы с Лоренсом вращаемся в разных кругах. Если он в курсе, значит, издали следил за мной и целенаправленно наводил справки.

Лиза пожирала его глазами, потом чуть подалась к нему и ответила: «Да». Не прежним «да»-звуком, а чуть неразборчивым, смазанным вариантом настоящего слова. «Да» и что-то вроде «гладиолус», два шажка вперед, казались мне макушкой самого настоящего чуда.

– Заходите! – Лоренс широко раскрыл перед нами дверь.

Гостиная оказалась большой, зато кухня размером с тамбур. Разделяла их барная стойка, на которой стоял маленький телевизор. Лоренс включил Си-эн-эн и снизил громкость до минимума. Чистобелые оштукатуренные стены он ничем не украсил. Напротив нас были две двери: одна закрытая, за другой, приоткрытой, виднелась половина ванны. Мебели он поставил совсем чуть-чуть – диван, журнальный столик и барные табуретки, все явно дешевое, такое в каталогах «Икеа» предлагают для студенческих общежитий. Из старых вещей я не заметила ничего, за исключением книг на сосновых полках. Лоренсу нравилось то же, что и мне, – детективы, чтобы были и копы, и адвокаты, и частные сыщики.

– Хотите кофе? Я как раз пью. – Лоренс прошагал мимо нас и взял со стойки кружку, простую, белую, вероятно, тоже из «Икеа».

– Ты ничего не забрал из… – Я запнулась, не зная, как выразиться. В комнате было столько мин замедленного действия, что от одного неосторожного слова все взлетело бы на воздух. – Из дома Сэнди, – наконец решилась я.

– Не забрал, – эхом повторил Лоренс. – Так проще. Ты в курсе, что мы разбежались?

– Ага, – кивнула я и показала на белую кружку: – Ты даже кружки со свиньями не взял.

– С арканзасскими свиньями-футболистами, – машинально уточнил он.

Разговор был почти как раньше, когда по утрам мы голыми лежали в постели и пили кофе, отходя от ночного бурления по простыням. Я вспыхнула всем телом.

Лоренс судорожно сглотнул: он тоже вспомнил.

– Сэнди ведь не любит футбол! – проговорила я звенящим от гнева голосом.

Если он все помнит, почему ко мне не вернулся? Если знает про Лизин инсульт, то явно в курсе, что я до сих пор не замужем. Лоренс должен был появиться у меня на пороге через тридцать секунд после расставания с женой.

Лоренс пожал плечами, в буравящих меня глазах появилась настороженность.

– Захотелось чего-то свежего. Порвать с прошлым и начать с чистого листа.

– Ясно, – отозвалась я и, не удержавшись, спросила: – И как зовут Мисс Свежесть?

Лоренс поднял брови.

– Я сказал – чего-то свежего, а не кого-то, и имел в виду квартиру. Слушай, прекрати!

– Я ничего и не начинаю, – соврала я.

Конечно же, я начинала, причем что-то гадкое.

В тот момент я видела только Лоренса: если он уже не принадлежит Сэнди, почему же моим не стал?! Я напоминала себе сжатую пружину. Хотелось ударить его, швырнуть в него чем-нибудь или разозлить так, чтобы забыл обо всем и сам на меня набросился.

Нельзя, ни в коем случае нельзя! Нужно действовать хитрее и выпытать, в чем Рик Уорфилд подозревает Лизу и узнал ли он тайну Мози.

Я поглубже вдохнула и отвернулась от Лоренса. Лиза стояла в своих ходунках и беззвучно наблюдала за нами.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросила я, накрыв ее ладони своими.

Лиза заглянула мне в глаза и улыбнулась, подбадривая меня. Славная получилась улыбка: даже правый, инсультный уголок рта немного поднимался, а не просто кривился вслед за левым. Но тут я заметила, как сияет ее здоровый глаз – в предвкушении выходки, совсем как у настоящей Лизы. Той, которая что-то-замышляет.

Я строго подняла брови: не смей, мол, хотя что именно «не смей», понятия не имела.

– Я собирался тебе позвонить, – за моей спиной сказал Лоренс. Вывернулся. Будто и впрямь собирался.

– Ага, когда руки дойдут, – съязвила я. О деле заговорить никак не получалось. Хотелось врезать ему, как следует врезать и уйти. – Наверное, зря мы здесь.

Я повернулась к Лизе объявить, что мы уходим, а она… Она закатила глаза и медленно сползала с ходунков.

– Лиза! – крикнула я и бросилась к ней, чтобы поддержать. В следующий миг Лоренс стоял рядом. Вместе мы усадили ее на диван с сосновыми подлокотниками. – Малыш, ты как, ничего? – спросила я, злясь на себя и Лизу за то, что перегибаем палку, и на Лоренса – за все, даже за то, что дышит. Самым отвратительным казалось то, что Лиза чуть не потеряла сознание, а я чуть не умерла от страха, но даже в такой момент не подавила крамольную мысль: вот бы придвинуться к Лоренсу немного ближе (он как раз Лизу на диван укладывал) и вдохнуть его запах!

– Сейчас воды принесу, – пообещал Лоренс и скрылся на кухне.

Я нащупала у Лизы пульс и, почувствовав ровные мерные удары, немного успокоилась. А когда подняла глаза, моя дочь улыбалась, здоровый глаз озорно блестел. Едва по полу заскрипели шаги Лоренса, она закатила глаза и улыбка исчезла.

Я пожала ей здоровую руку, но Лиза хмыкнула и улеглась поудобнее. У меня аж челюсть отвисла: она прикидывалась.

– Как она? – спросил Лоренс. Он держал в руках стакан воды.

– Просто… устала, – ответила я.

Что задумала Лиза, я толком не представляла. Она понимает, зачем мы сюда приехали и что цель еще не достигнута? Или просто упивается напряжением, бурлящим в воздухе, и драмой, которая развертывается у нее на глазах?

Лоренс поставил стакан на журнальный столик, взял плед со спинки дивана и стал укрывать им Лизу. Я переступала с ноги на ногу, мечтая сбежать, а он подложил ей под голову диванную подушку. Еще немного – и убегу за барную стойку. Лоренс приподнял Лизе ноги, словно делал это всю жизнь, устроил ее поудобнее и подоткнул одеяло. И минуты не прошло, а Лизу заботливо укутали. Казалось, она сладко спит, только я-то знала, в чем дело, и даже видела, как она улыбается – слабо, но ямочка на здоровой щеке проявилась.

– Дурацкая мысль! – пробормотала я, не до конца уверенная, чью мысль имею в виду – свою приехать сюда или непонятно-дьявольскую Лизину.

Лоренс выпрямился и повернулся ко мне. В его карих, как у овчарки, глазах читалась грусть. Я смотрела на него и не знала, что сказать. Я злилась, Лиза ломала комедию, но ни то ни другое не помешало заметить, как бережно он обращался с моей больной дочерью. С самого первого дня решение Лоренса-отца я одобряла целиком и полностью, но не понимала решение, которое он принял сейчас, когда сыновья выросли и уехали в колледж, а его брак распался. Теперь я поняла, что вклинивать вопросы «по существу» в обычный разговор не получится, потому как не получится обычного разговора. Я не могла просто болтать с Лоренсом, не могла спросить, как его мама, как мальчишки. Абсолютно любая тема вызывала желание шарахнуть Лоренса по голове белой кружкой из «Икеа», а его доброта по отношению к Лизе тоже к пустой болтовне не располагала.