Рекс Стаут - Где Цезарь кровью истекал (сборник)

Если это близкий вам человек, думаю, вы будете и дальше отрицать всё, что бы вам ни говорили я или шериф. В этом случае ваши коллеги разделят с вами множество неприятностей, и помочь этому нельзя. Но если он не близок вам и вы не желаете указать на него только потому, что он ваш сослуживец, или, еще вероятнее, потому, что он вашего цвета кожи, мне бы хотелось сделать ряд замечаний. Во-первых, насчет сослуживца. Это чепуха. Века тому назад было доказано, что убить человека очень легко и, следовательно, люди должны защищать друг друга. Но если я защищаю вас, вы должны защитить меня, нравлюсь я вам или нет. Если вы не выполняете своей роли, то нарушаете соглашение и становитесь, таким образом, вне закона.

Но убийца был, как и вы, чернокожий. Согласен, это делает ситуацию щекотливой. Соглашения человеческого общества касаются не только убийств, но и тысячи других вещей. Совершенно очевидно, что в Америке, не говоря о других странах, белые лишили черных некоторых преимуществ этого соглашения. Можно еще сказать, что это лишение преимуществ распространяется в некоторых случаях даже до убийства. Например, в некоторых частях нашей страны белый может убить черного если не совершенно безнаказанно, то, по крайней мере, имея большие шансы избежать положенной законом кары. Это плохо. Это прискорбно, и я не виню чернокожих за то, что они считают это несправедливым. Но когда вы сталкиваетесь с фактом, а не с теорией, что вы можете предложить, чтобы изменить это?

Я говорю это вам, тому, кто видел человека у ширмы. Если вы покрываете его потому, что он дорог вам или по любой другой личной причине, мне нечего сказать, ибо я не люблю бесполезных разговоров, и вам придется выдержать поединок с шерифом. Но если вы покрываете его потому, что он черный, можно сказать многое. Вы этим только упрочиваете ту несправедливость, против которой сами с полным на то основанием выступаете. Идеальное соглашение между людьми предполагает, что различия расы, цвета кожи или религии не должны приниматься в расчет. Любой придающий значение этим различиям выступает, таким образом, против идеала, а вы поддерживаете их. Если в деле об убийстве вы руководствуетесь цветом лица убийцы, не важно, белый он, черный или ярко-розовый…

– Вы не правы! – Это резкое восклицание вырвалось у мускулистого паренька с плоским носом, студента колледжа.

Я вздрогнул, кто-то вскочил, все поглядели на него.

– Я думаю, что смогу доказать свои тезисы, мистер Уиппл, – возразил Вульф. – Если вы позволите мне закончить…

– Я не имею в виду ваши тезисы. У вас может быть своя логика. Я говорю о фактах, которыми вы оперируете. Об одном из них.

Вульф поднял брови:

– О каком же?

– Цвет лица убийцы. – Студент смотрел ему прямо в глаза. – Он не был черным. Я видел его. Это был белый.

В ту же минуту раздался громкий треск, словно что-то обрушилось на пол. Оказалось, что Бони, усыпленный монологом Вульфа, проснулся от резкого заявления Уиппла, дернулся, потерял равновесие и бухнулся вверх тормашками. Кребтри помог ему подняться. Возникла общая сумятица.

– Вы видели человека у ширмы, мистер Уиппл? – тихо спросил Вульф.

– Да.

– Когда?

– Когда он стоял там. Это я приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

– Ясно. И вы говорите, что он был белый?

– Нет. – Уиппл вперил взгляд в Вульфа, даже не оглянулся на шум. – Я не говорил, что он был белый, я сказал, что это белый человек. Когда я увидел его, он как раз был черным, потому что зачернил лицо.

– Почему вы так решили?

– Потому, что видел его. Вы думаете, я не в состоянии отличить жженую пробку от настоящего черного цвета кожи? Я сам чернокожий. Но это еще не все. Как вы сказали, он прижимал палец к губам, и его рука была другой. И тут не требовалось быть черным, чтобы понять, что к чему. Он был в черных перчатках.

– Почему вы пошли в буфетную и заглянули в дверь?

– Я услышал в столовой шум. Гранту понадобился для омлета красный перец, банка была пуста, и я пошел к буфету, что стоит в холле, за новой банкой. Там я услышал шум. В кухне царила суета, там ничего не слышали. Я влез на приступку и искал перец, а когда нашел, чуть приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, что́ случилось,

– Вы входили в столовую?

– Нет.

Вульф медленно покачал пальцем:

– Позвольте высказать предположение, мистер Уиппл: правда обычно хороша, ложь порою великолепна, но смесь того и другого всегда отвратительна.

– Я говорю только правду.

– А раньше не говорили. Почему – если убийца белый?

– Потому, что я зарекся вмешиваться в дела вашей расы. Если бы он был черный, я бы сказал. Черным нет нужды позорить свой цвет кожи, это преимущество они оставляют белым. Видите, чего стоит ваша логика!

– Но дорогой сэр! Это ничуть не умаляет достоинств моей логики, а только показывает, что вы согласны со мной. Когда-нибудь мы это обсудим. Значит, вы скрыли сей факт, считая, что это дело белых и что вы повредите себе, раскрыв его?

– Сильно поврежу. Вы северянин…

– Я человек или хотя бы стараюсь им быть. Вы изучаете меня как антрополог. Вы хотите стать ученым. Дайте мне обоснованный ответ: почему вы уверены, что это был белый?

Уиппл задумался.

– Я не уверен, – сознался он через минуту. – Жженая пробка даст такой же эффект и на светло-коричневой коже, и даже на очень темной. И конечно, любой может надеть темные перчатки. Но я уверен, что тот человек зачернил лицо жженой пробкой или чем-то еще и на нем были перчатки, и мне непонятно, зачем все это чернокожему. Потому я и решил, что это белый, хотя, конечно, уверен быть не могу.

– Ваши рассуждения представляются мне убедительными. Что он делал, когда вы увидели его?

– Стоял у ширмы, озираясь по сторонам. Он заметил меня случайно: услышать меня он не мог. Эта дверь открывается бесшумно, да я и приоткрыл ее всего на два-три дюйма, а из гостиной доносился звук радио, даже через закрытую дверь.

– Он был одет в ливрею Канауа-Спа?

– Да.

– А его волосы?

– Голову прикрывала форменная кепка. Затылка его я не видел.

– Опишите его: рост, вес…

– Он был среднего телосложения. Рост, наверное, пять футов восемь-девять дюймов, вес порядка ста пятидесяти или ста шестидесяти фунтов. Я особенно не присматривался. Я сразу увидел, что лицо у него зачернено, а когда он поднес палец к губам, я решил, что кто-то из гостей задумал розыгрыш, а шум, донесшийся до меня, был вызван тем, что он передвигал ширму. Я закрыл дверь и ушел, он в это время повернулся.

– К столу?

– Скорее, к двери на террасу.

Вульф вытянул губы:

– Так вы думали, что это гость готовит розыгрыш. Если бы вы задумались, кто именно, на кого бы вы указали?

– Не знаю.

– Попытайтесь, мистер Уиппл, мне нужны только общие приметы. Голова вытянутая или круглая?