Рекс Стаут - Черные орхидеи (сборник)

– Так оно и было. Вбухала в голубятню не одну тысячу долларов. Но потом, после того как Кора повредила ногу и не могла больше ходить в парк, она возненавидела Дугласа. Она вообще возненавидела весь свет. Передала мне, чтобы я собирала вещи и выметалась из дома, в котором прожила больше сорока лет. И Леону тоже велела убираться вон, а еще заявила, что больше не будет ему платить за убитых ястребов. Раньше она выкладывала парню по двадцать долларов за каждого убитого ястреба. А еще Кора вдруг заявила Рою Дугласу, что голуби принадлежат не ему, а ей; дескать, она снесет голубятню, а сам Рой может отправляться на все четыре стороны. Затем она запретила родной дочери ходить в парк кормить голубей, а потом, когда узнала, что та тайком продолжает платить Леону за убитых ястребов, и вообще оставила ее без гроша. Вот как она себя стала вести после того, как повредила ногу и лишилась возможности ходить в парк. Нет ничего удивительного в том, что, когда Коры не стало, я решила, что это десница Божья: не забывайте, что померла она не когда-нибудь, а аккурат девятого декабря. Боже, прости меня, как же я заблуждалась. И ведь я знала, знала, что это Рой Дуглас ее убил, мне же Энн все рассказала… Боже, прости меня….

– Мисс Лидс, насколько я понимаю из того, что вы успели сказать, вы не согласны с миссис Чак. Это так? – прочистив горло, поинтересовался Кремер.

– Да, это так. Не согласна, – решительно произнесла мисс Лидс. – Миссис Чак сумасшедшая. Это все ее рук дело.

– Что вы имеете в виду? Хотите сказать, что миссис Чак все придумала?

– Нет, я хочу сказать, что это она сама во всем виновата. Это она убила мою мать и свою родную внучку. Впрочем, сомневаюсь, что старуха отдает себе в этом отчет. Ни один человек в здравом уме даже пальцем бы Энн не тронул. Такая славная была девчушка. Ее все очень любили.

– Прошу прощения, – снова вмешался я, – но в понедельник вы сказали мне, что вашу мать никто не убивал и что она умерла от старости.

– А вы сказали, – парировала мисс Лидс, бросив на меня уничтожающий взгляд, – что пришли просто повидаться с Энн, и вот теперь сидите здесь. А я ведь говорила: что армия, что полиция – все едино, одна холера. Сидите здесь вместе и ничего не делаете. За последние шестьдесят лет вы и пальцем не пошевелили, чтобы прогнать из города ястребов. Ну, допустим, сказала бы я вам, что мою мать убила сумасшедшая старуха. Толку-то! Вы бы все равно с места не сдвинулись. Откуда мне было знать, что она собирается убить Энн. Я пришла сюда с ней только потому, что…

– Мадам! – произнес Вульф таким тоном, что мисс Лидс тут же замолчала. – Если вы сами в здравом уме, ответьте на несколько простых вопросов. Ваша мать действительно собиралась выселить миссис Чак из квартиры?

– Да, но она имела на это полное право! Дом принадлежал ей и…

– Она действительно перестала платить Леону Фюрею за убитых ястребов и велела ему убираться вон из дома?

– Да, после того как мама повредила ногу…

– Она говорила Рою Дугласу о своих планах снести голубятню?

– Да, ей было невыносимо…

– Она действительно оставила вас без денег и запретила ходить в парк?

– Да, но я не…

– В таком случае, сударыня, вы ставите миссис Чак неверный диагноз. Эта дама, несмотря на свой весьма почтенный возраст, прекрасно, во всех подробностях, изложила нам события, что свидетельствует о ее ясном уме. Я бы вам не советовал…

На столе у инспектора зазвенел телефон, и Кремер снял трубку. Он выслушал собеседника, велел тому подождать и, повернувшись к Вульфу, произнес:

– Я с ними закончил. А вы?

Вульф кивнул, и Кремер скомандовал в трубку:

– Зайди, проводи дам и затем доставь его ко мне.

Выставить посетительниц из кабинета оказалось не такой простой задачей. Кремеру даже пришлось встать из-за стола, чтобы спровадить их за дверь. К тому моменту, когда он снова сел, дежурный уже доставил в кабинет следующего фигуранта.

Сегодня Леон Фюрей был не похож на себя. Вернее, если быть точным, он не был похож на того Леона, с которым я виделся прежде. Он вошел в кабинет, осмотрелся и, когда ему предложили сесть, плюхнулся на стул. Я не заметил ни малейшего следа былой веселости и самодовольства. На этот раз ничто не говорило о том, что он сегодня до полудня ходил в пижаме. Лично я вообще сомневался в том, что он сегодня надевал пижаму. Одежда мистера Фюрея выглядела так, словно он спал прямо в ней, не раздеваясь. Картину довершали мешки под налитыми кровью глазами и двухдневная щетина. На мой взгляд, он вполне вписывался в образ убийцы, задушившего Энн Амори. Загвоздка заключалась в том, что у него было железное алиби.

– Хотите что-то сказать? – спросил Кремер.

– Да, хочу. – Леон говорил слишком громко для человека, бывшего вне подозрений. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Я желаю знать, зачем вы посылаете своих людей следить за мной. Я подробно, буквально по минутам, расписал вам, что делал в тот вечер, а потом вы еще и проверили мои слова. Так по какому праву вы обращаетесь со мной, как с уголовником? Следите за мной, проверяете мою карточку призывника, выясняете, где я давным-давно бывал и чем в то время занимался. Зачем все это?

– Стандартная процедура при расследовании убийства, – коротко ответил Кремер. – Да, на это уходит много времени. Если вы чем-то недовольны или считаете себя пострадавшим, обратитесь к адвокату. Но я не пойму, чем конкретно вам мешают наши действия?

– Не в этом дело. – Леон не собирался сбавлять тон. – Я уже доказал, что не имею к убийству никакого отношения, и вам это чертовски хорошо известно. У вас нет ни малейшего права копать под меня, словно я замешан в этом преступлении. Каждый человек имеет право зарабатывать на жизнь, как он считает нужным. Может, вы и не одобряете того, что я убиваю ястребов, но мисс Лидс платит мне за это деньги. Это наши с ней дела, и они вас совершенно не касаются!

– Так вот вы о чем, – проворчал Кремер.

– Да, именно об этом. Вы тратите попусту время, обзванивая всех подряд в штате Нью-Йорк, и тем самым швыряете на ветер деньги налогоплательщиков. Ну да, вы выяснили, что фермеры снабжают меня ястребами, которых им удалось подстрелить, а я им плачу по пять баксов за птицу – и что теперь? Неужели это преступление? Если мисс Лидс готова выкладывать по двадцатке за каждого дохлого ястреба, я имею право на этом немного подзаработать, или это сейчас уголовно наказуемое деяние? Она счастлива, так? От ястребов один вред. Они охотятся на голубей и на кур. Кому я делаю плохо? И государство довольно, и фермеры, и мисс Лидс, и я тоже. Все довольны и рады!

– Так чего же вы возмущаетесь?

– Я возмущаюсь, потому что боюсь! Боюсь, что вы расскажете об этом мисс Лидс, и тогда – конец всему, на деле смело можно ставить крест. Сейчас она считает, что ястребов убиваю я сам, причем убиваю их в городе; если это делает ее счастливой, так и на здоровье – вам-то до нее какое дело? Или, скажем, до меня? Может, вы думаете, что я перегибаю палку и выжимаю из нее все соки? Так ничего подобного! В среднем я приношу мисс Лидс по три-четыре птицы в неделю, а мог бы в два-три раза больше, если бы…