Лилиан Браун - Кот, который читал справа налево (сборник)

Квиллер щелчком перебрал страницы до места, отмеченного Коко, – страница «Г», столбец 2.

– Голодание и гордость, – прочел он. – Тут и делать нечего. Вытяни парочку потруднее.

Кот впился еще раз.

– Пицца и пища. Еще два очка в мою пользу.

Коко в величайшем возбуждении припал к словарю и запустил в него когти.

– Полезный и полёвка, – сказал Квиллер и тут же вспомнил, что ни он, ни Коко еще не завтракали.

Нарезал для кота свежее мясо и, приправляя его капелькой консервированного консоме, вспомнил кое-что еще. В недавней игре Коко дважды напал на одну и ту же страницу с одними и теми же ключевыми словами. Это произошло на прошлой неделе. Дважды за одну игру Коко вышел на слова радикал и радикулит.

Квиллер почувствовал вещее щекотание в усах.

В понедельник утром, когда Квиллер с Банзеном ехали к Холмам Потерянного Озера, чтобы осмотреть нойтоновский дом, Квиллер был необычайно тих. Он не выспался. Всю ночь грезил, и пробуждался, и снова грезил – об интерьерах цвета жареного арахисового масла и рисового пудинга с оттенками омара и черной в полоску патоки. И утром разум его терзали незавершенные скорбные мысли.

Он весьма опасался, что Коки замешана в «розыгрыше» «Прибоя», а ему этого ох как не хотелось – ему нужна была подруга вроде Коки. Сверх того его преследовала возможность Тейтова соучастия в заговоре, хотя доказательства были не более конкретны, чем щекотка над верхней губой и странные опыты со словарем. Он не мог прийти к решению относительно роли Паоло в этом деле: был ли он невинным свидетелем, умным преступником, соучастником или орудием? И была ли Тейтова любовь к коллекции нефрита врожденной его чертой или хорошо отрепетированным действом? Был ли этот человек так предан жене, как казалось людям? Не появилась ли в его жизни другая женщина? Даже имя Тейтовой кошки таило в себе неоднозначность. Йю она звалась или Фрейя?

Квиллеровские мысли вернулись к собственному его коту. Однажды в прошлом, когда преступление было убийством, влажный холодный нос Коко выявил больше сведений, чем раскопало их Бюро убийств в ходе своего официального расследования. Коко, казалось, понимал все без формальных размышлений. Видимо, инстинкт, минуя мозг, повелевал когтям выцарапывать, а носу вынюхивать верное время и место. Или то была случайность? Но разве по совпадению Коко закогтил страницы словаря на пицце и пище, когда завтрак выпал из распорядка?

В воскресенье после полудня Квиллер несколько раз предложил коту сыграть в словесную игру, но слова, выхваченные Коко, оказались «пустышками»: оппозиция и оптимизм, киприот и киприпедиум. Квиллер немножко набрался оптимизма, а киприпедиум, по прочтении оказавшийся видом орхидеи, который также называют дамской туфелькой, лишь напомнил ему пальчики ног Коки, шевелящиеся в роскошном ворсе ковра из козьего пуха.

И все же квиллеровское мнение насчет Коко и словаря осталось в силе. По усам Квиллера пробегала дрожь.

Одд Банзен, сидевший за рулем, спросил:

– Ты болен или еще что? Сидит тут, дрожит и – ни гугу.

– Холодновато, – отозвался Квиллер. – Надо было надеть пальто. – Он полез в карман за трубкой.

– Я захватил дождевик, – сообщил Банзен. – Задувает с северо-востока, а коли так, не миновать нам грозы.

Поездка к Холмам Потерянного Озера вывела их через окраины в деревенскую округу, где начинали желтеть клены. Время от времени фотограф дружелюбно гудел и махал сигарой людям на обочине. Он отсалютовал женщине, подрезавшей траву, двум мальчишкам-велосипедистам и старику у деревенского почтового ящика.

– У тебя обширные знакомства на этом лесном перешейке, – заметил Квиллер.

– У меня? Да я их отродясь не знаю, – сказал Банзен, – но эти фермеры хоть смогут испытать какое-никакое волнение. Теперь они целый день потратят, соображая, кто же это из их знакомых водит иномарку и курит сигары.

Они свернули на проселок, который демонстрировал мастерство дизайнера-пейзажиста, и Квиллер стал читать по клочку бумаги указания: «Ехать по берегу озера, с первой развилки – налево, свернуть к вершине холма».

– Ты когда договорился об этой халтуре? – пожелал узнать фотограф.

– В ночь на воскресенье, у Лайка на вечеринке.

– Надеюсь, в трезвом виде диктовали. Обещаниям, которые даются за коктейлем, – грош цена, а путь-то долгий: рулишь, будто за диким гусем гонишься.

– Не беспокойся. Все о’кей. Натали хочет, чтобы Дэвид получил кое-какой кредит под то, как он оформил этот дом, а Гарри Нойтон надеется, что наша публикация поможет ему этот дом продать. Цена собственности – четверть миллиона.

– Надеюсь, его жене из этого ни пенни не достанется, – сказал Банзен. – Женщина, которая отказалась от своих малышей, как она это сделала, – шлюха.

– У меня сегодня утром был еще один звонок из Дании, – сказал Квиллер. – Нойтон хочет, чтобы его почта пересылалась в Орхус. Это университетский город. Интересно, что он там делает?

– Он, видать, приличный парень. Разве ты не понимаешь, что он и связывался с особами такого именно рода?

– А по-моему, не стоит тебе осуждать Натали, пока ты с ней не познакомился, – ответил Квиллер. – Она искренняя. Не слишком яркая, но искренняя. И у меня есть подозрение, что люди извлекают выгоду из ее простодушия.

Дом в конце извилистой, петляющей трассы имел замысловатую конфигурацию: стены из розового кирпича стояли со странным наклоном, а громадные балки крыши выпирали во все стороны.

– Вот выпендреж! – изумился Банзен. – Как тут найдешь входную дверь?

– Лайк говорит, что дом «органически современен». Он представляет собою единое целое с местностью, а обстановка – единое целое с архитектурой дома.

Они позвонили и, ожидая, пока им откроют, изучали мозаичные панно, окаймлявшие вход, – закрученные солярные узоры, составленные из гальки, цветного стекла и медных гвоздей.

– Психи! – сказал Банзен.

Они довольно долго прождали, прежде чем повторить звонок.

– Слышишь? Что я тебе говорил? – сказал фотограф. – Дома ни души.

– Это большой дом, – отозвался Квиллер. – Натали, вероятно, нужны роликовые коньки, чтобы побыстрее добраться из ткацкой студии до входа.

Через миг раздался щелчок замка, и дверь осторожно приоткрылась на несколько дюймов. В этом проеме возникла женщина в одежде горничной.

– Мы из «Дневного прибоя», – представился Квиллер.

– Да? – не шелохнувшись, вопросила горничная.

– Миссис Нойтон дома?

– Она сегодня никого не может принять. – Дверь начала закрываться.

– Но она нам назначила!

– Она сегодня никого не может принять.