Кэрол Дуглас - Черная часовня

Удивительные золотисто-карие глаза Ирен Адлер Нортон, казалось, горели ярче электрических ламп, освещавших коридор, пока она пристально изучала мое лицо, взвешивая правду и ложь, которые всегда являлись неизменными спутниками моей души.

– Как вам ни обидно, Пинк, но я отвечаю за вас, и мне необходимо знать, что у вас хватит сил выдержать осмотр тела. Так как – хватит?

– Не знаю. Могу попытаться.

– Честный ответ. – Примадонна глубоко вздохнула. – Искусственное охлаждение частично убирает неприятные запахи, так что нюхательная соль Нелл нам не понадобится. Но неплохо бы иметь средство, которое защитит наше восприятие от увиденного, подобно тому как нюхательная соль защищает нос от зловония. – Она осторожно взяла меня за запястье. – Вы многое знаете о Джеке-потрошителе. Но я знаю больше. Я изучила целое сочинение о подобных типах и знаю, что самого смелого воображения недостаточно, чтобы понять его омерзительные цели и разгадать смысл зверских убийств. Я уверена, что раны жертв олицетворяют собой еще большее зло, чем то, что приписывается преступлениям в Уайтчепеле. У нас есть возможность увидеть правду лицом к лицу и остановить зверя, убивающего с такой жестокостью. Я надеюсь, что вы сможете выдержать то, что способно свести с ума многих мужчин и женщин. Сможете?

– Я… не знаю.

– Наконец-то вы говорите правду.

– Да, наконец-то я говорю правду.

Я сглотнула. Когда-то я решила, что хочу видеть жизнь во всем ее уродстве. Я не раз становилась свидетельницей таких событий, с какими большинство людей не встречается даже в ночных кошмарах. Ирен Адлер Нортон предлагала мне испытать новый сорт кошмара, и я понимала, что, столкнувшись с ним, мы уже никогда не будем прежними.

Но какой прок от жизни, если человек не может посмотреть в лицо смерти?

В тщетной попытке приободриться, я распрямила плечи и кивнула в направлении покойницкой. В направлении нагой женщины, которая уже никогда не почувствует холода чудесной системы охлаждения парижского морга.

Я же, в свою очередь, продрогла до костей… До самой души.

Ирен повернулась и вошла в комнату, а я последовала за ней.

Как и несколько дней назад, когда я обнаружила трупы в доме свиданий, я первым делом заставила себя внимательно осмотреть помещение, перед тем как перевести взгляд на предмет нашего ужаса и сострадания.

Маленькие размеры и убожество покойницкой поразили меня сильнее всего. Из-за арочного потолка она напоминала тоннель или склеп, или даже винный погреб, если не считать того, что и потолок, и стены были покрыты грязно-белой известкой.

Высоко на одной из стен крепился черный деревянный поручень с металлическими крюками, на которых висели друг за другом предметы одежды жертвы, словно в прачечной самой смерти. Высокие ботинки бок о бок с чулками, грязные панталоны рядом с нижней юбкой и фартуком, лиф из ткани в полоску и штопаный жакет. Весь костюм несчастной вытянулся в ряд: одновременно жуткое и жалкое зрелище. Красно-коричневые пятна, покрывавшие панталоны и корсет, на первый взгляд казались цветочным рисунком на ткани, но краской для этого узора послужила кровь.

В помещении стоял почти неуловимый запах разложения. Я порадовалась, что рядом с нами нет свидетелей, которые заметили бы, как я дрожу от холода и от вида центрального «украшения» склепа, на которое я, изучив все сторонние детали, наконец решилась обратить взгляд.

Тело лежало на спине на каменной столешнице, возвышающейся на два фута над полом, укрытое несвежей льняной тканью от плеч до коленей.

Лицо женщины было бледным, как я и ожидала. Но я не ожидала, что она будет выглядеть так обычно, так буднично – будто готова в любой момент зашевелиться, открыть глаза, сделать вдох… потревоженная моим присутствием.

Она не отличалась ни красотой, ни уродством. Лицо обрамляли прямые каштановые волосы, забранные назад. Темная полоса у основания шеи напоминала шнурок вроде тех, на которых носят дешевые побрякушки. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы признать в ней тонкую грань между жизнью и смертью, проведенную безжалостным стальным лезвием.

– Горло перерезано, как у всех жертв Потрошителя, – заметила Ирен.

По ее тону я поняла: пока я изучала покойницкую и тело, примадонна в свою очередь изучала меня.

– Разрез выглядит таким… чистым, – сказала я.

– Без сомнения, они стерли кровь, перед тем как сделать фотографии. Но мне интересно, вымыли ли жертве лицо.

– Почему?

– Она похожа не на уличную девку, а скорее на прачку или работницу фабрики. Проститутки обычно используют яркую дешевую косметику, и в случае насильственной смерти власти обязаны оставить лицо нетронутым, чтобы жертву могли легко опознать.

– Вы хотите сказать, полиция не желает, чтобы ее опознали?

– Я лишь говорю, что интересно бы узнать, была ли на лице убитой косметика. Но у мужчин странное отношение к подобным вопросам: они запросто могли умыть жертву в попытке вернуть ей достоинство, приличествующее мертвым, и даже не задуматься о том, что уничтожают главные отличительные признаки, по которым ее можно опознать. Конечно, мое предположение имеет смысл только в том случае, если она вообще работала проституткой и имела привычку краситься.

– А как насчет… ран?

Ирен молча указала на простыню, которая пересекала тело женщины, превращая его в подобие «распиленной» на сцене ассистентки фокусника: мертвенно-белые ступни и колени с одной стороны; обнаженные плечи, шея и голова – с другой.

Какой же неведомый фокусник распилил это тело и каким образом?

Примадонна наклонилась вперед и приподняла край полотна.

Я сжала кулаки с такой силой, что ладони обожгла боль, будто у меня из рук вырвали невидимые поводья. И услышала сдавленный стон. Свой собственный. У женщины не было грудей: на их месте зияли открытые раны.

Я подумала о медиках и полицейских следователях, которые смотрели на эти увечья и поражались их жестокости, хотя люди их профессий постоянно сталкиваются с ужасами, терзающими человеческое тело. И все же лишь женщина могла понять опустошающую трагедию, когда нечто, присущие только ее полу, было столь бесчеловечно изуродовано.

Неожиданно в голове у меня снова промелькнул корсет с распущенной шнуровкой, который болтался теперь над головой женщины, и кровавые розы, украшающие его верхний край. Если бы бедняжка выжила в нападении, этот предмет гардероба стал бы для нее не более чем насмешкой.

На лице Ирен застыла непроницаемая маска. Она бросила быстрый взгляд в мою сторону, желая убедиться, что я тоже держу себя в руках, после чего вернула простыню обратно с такой бережностью, что ткань опустилась на изуродованное тело, словно легчайшая вуаль.