Рекс Стаут - Дверь к смерти (сборник)

– Конечно, – согласился я. – Почему бы и нет?

– Ты не должен иметь зуб на него. Не серчай.

– Ладно, я переборю себя. А в котором часу он пришел?

– В два часа ночи. Он провел у меня час, а потом ушел. Это я и хотел тебе сказать, а потом передать инструкции. Ты будешь записывать?

– Постараюсь запомнить, раз даже вам это удалось. Выкладывайте.

Марко кивнул:

– Я знаю, что у тебя феноменальная память. Ниро не раз говорил об этом. – Он на мгновение прикрыл глаза, потом снова открыл их. – Всего пять пунктов. Первое – растения. Он позвонил ночью мистеру Хьюитту, и они условились, что мистер Хьюитт заберет к себе орхидеи и примет на службу Теодора, который станет за ними ухаживать. Второе…

– Должен ли я составить список растений? Или он забирает и все наши записи?

– Не знаю. Я передаю только то, что мне было сказано. Это все, что касается орхидей. Может, мистер Хьюитт сам распорядится. Второе – Фриц. Я беру его к себе и буду хорошо платить ему. Сегодня мы с ним встретимся и обговорим все детали. Он, наверное, расстроен?

– Он боится, что мистер Вульф умрет от голода.

– Ну конечно. Или от чего другого. Я всегда считал, что Ниро поступил безрассудно, став детективом. Третье… третье – это я. Он оставил мне генеральную доверенность. Хочешь взглянуть?

– Нет, спасибо, я поверю вам на слово.

– Она заперта в том сейфе. Ниро сказал, что все это законно, а уж он-то знает. Я могу подписывать для тебя чеки. И все другие бумаги. Иными словами, я могу заменить его во всем.

– С некоторыми ограничениями. Вы не можете… – Я махнул рукой. – Ладно, не будем об этом. Четвертое?

– Четвертое – это дом. Я должен выставить дом со всем его содержимым на продажу. У меня есть на то конфиденциальные указания.

Я вылупился на него:

– Продать дом со всем содержимым?

– Да. Я получил указания о цене и особых условиях.

– Не могу поверить.

Он пожал плечами:

– Я сказал Ниро, что ты подумаешь, будто я лгу.

– Я не думаю, что вы лжете. Я просто не могу поверить. К тому же кровать и другие предметы в моей комнате – мои собственные. Должен ли я вывезти их сегодня или могу подождать до завтра?

Марко сочувственно вздохнул.

– Бедный мой дружок, – проговорил он, словно извиняясь, – не стоит торопиться. Продать дом не то же самое, что продать телячью отбивную. Мне кажется, что тебе стоит пока жить там.

– Он так сказал?

– Нет. А с чего тебе переезжать? Так я думаю, и это тесно связано с последним пунктом – с инструкциями, которые оставил для тебя Ниро.

– О, вот как! Очень предусмотрительно с его стороны. И что это за инструкции?

– Ты должен действовать, руководствуясь собственным опытом и интеллектом.

Он замолк. Я кивнул:

– Это запросто. Я всегда так действую. А конкретно?

– Это все. Других инструкций нет. – Марко развел руками. – Я все передал.

– И вы называете это инструкциями?

– Я – нет. Он назвал. – Марко пригнулся ко мне: – Я сказал ему, Арчи, что он ведет себя непростительно. Он уже собирался уходить, изложив мне эти пять пунктов. Он меня выслушал, потом молча повернулся и ушел. И больше я ничего не знаю, совсем ничего.

– А куда он ушел? Где он? Он ничего мне не передал?

– Ни слова. Кроме того, что я сказал.

– Проклятье, все-таки он наконец спятил, как большинство гениев, – провозгласил я и поднялся на ноги.

Два часа кряду я разъезжал на машине, в основном по Центральному парку. Время от времени для смены декораций я прокатывался по прилегающим авеню.

Оставаясь в доме, я не сумел запустить свой мыслительный процесс и надеялся, что езда прочистит мои мозги. К тому же мне до смерти не хотелось видеть Фрида с Теодором, да и вообще общаться с кем-то, кроме меня самого. Вот поэтому, руководствуясь собственными опытом и интеллектом, я и колесил по Центральному парку.

По пути меня наконец осенило, в чем причина моих затруднений: впервые за много лет я остался без поручений. Как мне решать, что́ делать, если делать мне нечего?

Теперь я убежден, что ни разу не заехал севернее Сто десятой улицы или южнее Четырнадцатой улицы за те два часа, поскольку подсознательно надеялся, что Вульф находится где-то в указанных пределах, и не хотел покидать их. Когда же я все-таки их покинул, случилось это не по моей вине.

Следуя по Второй авеню в районе Семидесятых улиц, я притормозил на красный свет одновременно с полицейской машиной, по правую сторону от нее. Сигнал светофора уже менялся на зеленый, когда полицейский высунул из окна голову и крикнул мне:

– Остановитесь у тротуара!

Польщенный вниманием, как и любой другой водитель на моем месте, я повиновался. Патрульная машина стала рядом, полицейский вылез и с ходу изобрел еще более оригинальную фразу:

– Предъявите ваши права.

Я достал водительское удостоверение, и он всмотрелся в него.

– Да, мне сразу показалось, что я узнал вас.

Он вернул мне удостоверение, обошел вокруг капота моей машины, открыл дверцу с противоположной от меня стороны, устроился на соседнем сиденье и выпалил:

– Поехали в Девятнадцатый участок. Шестьдесят седьмая улица, восточнее Лексинггон-авеню.

– Можно и туда, – согласился я. – Хотя лично я предпочитаю Бруклинский ботанический сад, особенно сейчас, на Пасху. Давайте бросим жребий.

Он и ухом не повел.

– Ладно, Гудвин, не старайтесь. Я знаю, что вы за словом в карман не лезете, да и вообще наслышан, что вы за штучка. Поехали!

– Приведите любой довод – хороший или плохой. Если вы не против, конечно?

– Какой еще довод? Час назад по радио передали, что вас следует найти и задержать. Почем я знаю, может, по случаю Пасхи вы подбросили младенца к церковным ступенькам.

– Да, вы правы, – согласился я. – Поедем заберем его.

Я тронул машину с места, сопровождаемый почетным эскортом. Место назначения, Девятнадцатый полицейский участок, было мне уже знакомо. Именно там я однажды сподобился провести изрядный кусок ночи в оживленной беседе с лейтенантом Роуклиффом, нью-йоркским Коном Нунаном.

Доставив меня в участок и предъявив сержанту, баловень судьбы, нашедший и задержавший самого Арчи Гудвина, сделал заявление. Он требовал запомнить, что его зовут Джон Р. О’Брайен, а никак не Джон Ф. О’Брайен. А все потому, как объяснил он сержанту, что в прошлом году один из его выдающихся подвигов ошибочно приписали Джону Ф. Так что с него хватит. Он и сам не прочь пожинать лавры, раз задержал объявленного в розыск беглеца от правосудия. Закончив речь, он пожелал мне приятного времяпрепровождения и отчалил. Тем временем сержант позвонил по телефону. Повесив трубку, он взглянул на меня уже с меньшим равнодушием.

– Вас требует к себе Уэстчестер, – возвестил он. – Вы сбежали с места преступления и препятствуете отправлению правосудия. Хотите исповедоваться?