Кэрол Дуглас - Роковая женщина

Годфри достал из внутреннего нагрудного кармана пиджака конверт:

– Телеграмма попала мне в кабинет, потому что сначала была доставлена в банк Ротшильда, а оттуда переправлена мне.

– Надеюсь, нераспечатанной, – вмешалась я в разговор. Я считала, что банкир обязательно сунет свой нос в любую бумагу.

– В целости и сохранности. Причем сообщение адресовано не мне, а тебе, моя дорогая женушка.

Он протянул послание Ирен, зная, что она тигрицей набросится на любую непрочитанную и потому загадочную депешу.

Но когда примадонна вскочила, чтобы схватить конверт, Годфри отдернул руку, так что моя подруга не смогла достать телеграмму.

– Ты не спросила, от кого она.

– И от кого же? – спросила Ирен, пытаясь дотянутся до бумаги.

– От мисс Элизабет Джейн Кокрейн.

– Батюшки! – вскричала я в испуге. – Неужели этой наглой девице нечего делать на ее диких берегах и она снова нас беспокоит?

– Она беспокоит Ирен, – поправил Годфри. Он всегда оставался адвокатом до мозга костей и в таком качестве ратовал за точность деталей. – Мы с тобой, Нелл, не входим в число адресатов.

– Как неприлично, Годфри, игнорировать тебя. Помяни мое слово, мисс Элизабет при подобном поведении никогда не выйдет замуж!

– И уж точно никогда не увидит свое имя вышитым твоими руками.

Его замечание, высказанное самым простодушным тоном, напомнило мне о некоем джентльмене, который прошлым летом, похоже, неплохо поладил с нахальной девчонкой, о которой сейчас шла речь: американской журналисткой Элизабет Кокрейн по прозвищу Пинк, более известной под литературным псевдонимом Нелли Блай.

Я умолкла, охваченная тревогой. Что касается Ирен, то она была еще больше заинтригована.

– Что же может мне сообщить Пинк – настолько срочное, что потребовалась трансатлантическая телеграмма? Дай ее сюда, Годфри! Ты достаточно подразнил меня, чтобы я заинтересовалась.

Она вырвала у него из рук конверт и сразу же направилась к роялю, на котором стояла лампа. В нашем саду уже спустились сумерки, и в комнате стало довольно темно.

В душе моей тоже воцарился сумрак.

Пинк ворвалась в нашу жизнь без приглашения. Должна признаться, что ее энергия и поразительная наглость (обусловленная то ли ее американским происхождением, то ли профессией) лишили меня воли и надежды. Особенно когда я обнаружила, что в мое отсутствие она произвела сильное впечатление на моего хорошего друга. Скажем прямо: на одного из моих весьма немногочисленных друзей, а именно – на Квентина Стенхоупа.

Пока я накручивала себя, не отрывая взгляда от вышивания, чтобы никто не заметил моего раздражения, Ирен как-то странно затихла у рояля.

– Итак? – наконец спросил Годфри. Он ослабил воротник; ему явно не терпелось подняться наверх и переодеться, сменив официальный костюм на более удобную домашнюю одежду.

Ирен не произнесла ни слова.

Она просто сидела возле рояля, глядя на лист желтоватой бумаги, который достала из конверта. Нимб от лампы вокруг головы примадонны становился все ярче, по мере того как угасал дневной свет.

Конечно, она давно прочла сообщение, но взгляд ее не отрывался от телеграммы. Она была глуха к голосу Годфри и слепа к нашему присутствию. С каждой минутой ситуация становилась все загадочнее.

– Ирен? – обратилась я к подруге.

С таким же успехом я могла ожидать ответа от Гварнери.

Годфри подался вперед, пристально глядя на жену.

– Ирен? Дорогая! Боже мой, что там такое?

Я поднялась, уронив вышивание. Люцифер выскочил из-под рояля и немедленно завладел им. Атмосфера в гостиной стала такой странной, что попугай Казанова переступил лапками на жердочке и начал насвистывать… похоронный марш!

– Ирен! – повторил Годфри и тоже встал.

Она наконец подняла глаза, словно удивленная тем, что мы все еще здесь. Последние несколько минут она явно ничего не слышала.

– Что-то случилось, – констатировал адвокат.

Ирен обвела комнату отсутствующим взглядом, как будто ища объяснения. Потом посмотрела на крышку рояля:

– Эту старую скрипку оставили у меня. Оказывается, Гварнери. Я и понятия не имела.

– Гварнери? Что за Гварнери? – Годфри посмотрел на музыкальный инструмент в потрепанном футляре, определенно ничего не понимая. – Не знал, что у тебя есть скрипка. Она прибыла сегодня? Ее принес этот Холмс? Верно?

Он задал вопрос с подозрением – в точности таким тоном, какой появляется и у меня, когда заходит речь о Шерлоке Холмсе. Но хоть мне было приятно, что Годфри также питает к этому господину некоторую враждебность, я не могла допустить, чтобы мистера Холмса несправедливо обвиняли.

– Это скрипка Ирен, – пояснила я. – Все эти годы она пролежала на самом дне старого сундука. Ирен просто показала ее мистеру Холмсу, который отличается эрудицией по части всяких незначительных деталей. Он сразу же заявил, что это редкий и ценный инструмент работы Гварнери.

– Она прилично сто́ит? – спросил Годфри.

– Полагаю, вещь очень дорогая – когда ее отреставрируют.

Адвокат перевел взгляд на жену:

– Причина молчания Ирен не в этом. Она обожает находить утраченные сокровища. В этом отношении она совсем как девятилетняя девочка. Нет, она бы сейчас бренчала на рояле бравурные мазурки, а не сидела с отсутствующим видом над телеграммой от Нелли Блай. – Он приблизился к супруге. – Я должен прочесть послание.

Она тут же убрала телеграмму подальше от мужа, но, в отличие от него, сделала это не игриво. В ее жесте было неосознанное желание что-то утаить.

– Ирен! – одернула я подругу.

Я ничего не могла с собой поделать. Хотя мне выпало служить гувернанткой всего пару лет, работа наложила на меня свой отпечаток. Сейчас моя подруга и наставница вела себя точно капризный ребенок. Правда, как бывшая оперная дива она обладала известным темпераментом, но сейчас она вовсе не демонстрировала свою пылкую натуру. Налицо был шок, который внушал мне беспокойство.

Годфри переглянулся со мной, затем понизил голос и произнес ласково:

– Дорогая, мы же не сможем тебе помочь, если ты не поделишься содержанием телеграммы, которая так тебя расстроила. Пожалуйста.

Это был голос разума во плоти. Надо сказать, что, выступая в суде, Годфри всегда был самым привлекательным представителем голоса разума во всем Темпле [16]. Услышав его, Ирен наконец стряхнула с себя странную отрешенность.

– О, – сказала она, массируя висок, – похоже, эта неугомонная Пинк замышляет очередную каверзу. – С печальной улыбкой она протянула депешу мужу. – Прости меня, но содержание столь абсурдно, что заставило бы онеметь даже Казанову.

Годфри молча поднес телеграмму к шарообразной лампе из матового стекла и начал читать.