Кэрол Дуглас - Танец паука

На душе у меня теплело от мысли, что мое прошлое может послужить будущему детей Франка. Моя жизнь уложилась в восемьдесят один лот, и все это ушло на аукционе в Сан-Франциско всего за десять тысяч долларов.

Позже мне сказали, что ценности оказались слишком дорогими для торгов в приграничном городе.

Вся моя жизнь теперь казалась мне обесцененной или, как минимум, значительно потерявшей в стоимости. В Сакраменто я выступала на представлениях, билеты на которые были проданы заранее, и первый же вечер исполнения тарантеллы принес самую большую выручку в истории театра «Форрест».

Мне казалось, что мое тело, как и мои драгоценности, продается по бросовой цене. Я вернулась в Грасс-Валли, но оказалось, что, пока я была в Австралии, город сгорел. Теперь он отстраивался заново. А я – нет. Все ушло безвозвратно, все превратилось в тлен и пепел.

Именно там, в Грасс-Валли, где мой любимый дом был выставлен на продажу, ко мне обратился удивительный джентльмен. Он был высок и силен, как любой житель приграничных территорий, и обладал довольно грубыми манерами, однако женщину, выступавшую на приисках, этим было не смутить. К тому же я знала его раньше. А еще он был неприлично богат, и это тоже мне было известно.

Там, в моем простом доме, наполненном прелестями европейского декора, он преподнес мне мои проданные на аукционе украшения.

Я потеряла дар речи от изумления, и он сказал, что выкупил их для меня и что они продавались слишком дешево, что такая красивая женщина не должна отказываться от вещей, которые делают ее еще красивее, а значит, могущественнее.

Я объяснила, что никогда не довольствовалась ролью просто красивой женщины и всегда стремилась достичь в жизни чего-то значимого. Он кивал, но не принимал мои слова всерьез. Мне кажется, этот человек просто не уважал слабый пол. Но он уважал богатство, и уважал то, что я создала свою карьеру с нуля, потому что сам начинал с того же.

Взамен за спасенные украшения он просил меня об одной услуге. В случае моего согласия он обещал не только оставить мне мои «побрякушки», но и заплатить детям Франка десять тысяч долларов, то есть такую же сумму, которую он выложил за мои драгоценности.

Он смеялся и даже похлопал меня по колену, но просил не о той услуге, о которой можно было бы подумать. Нет, он хотел от меня очень простой вещи, и она прекраснейшим образом совпадала с моими собственными планами. Я не должна была говорить ни одной живой душе о том, что он был в Калифорнии. Никогда.

В те дни я предавалась меланхолии и впервые в жизни не питала никаких надежд. Его просьба не противоречила моему новообретенному сознанию, приносила пользу детям Франка и позволяла мне сохранить украшения, которые имели для меня ценность, превышающую их рыночную стоимость, и не дать им разойтись по чужим рукам за копейки.

И я согласилась.

В то время этот человек был влиятельной персоной, а влиятельным персонам оказывать услуги очень полезно. Если только ты не торгуешь при этом душой. Но моя душа тогда была слаба, как и мое тело.

Мой дом в Грасс-Валли пережил пожар, и я его продала. Навестила его лишь один раз, чтобы взглянуть на свои розы, и ушла навсегда. Говорят, он все еще стоит, но находится слишком далеко, да и у меня больше нет желания гоняться за своим прошлым.

Я по-прежнему храню свои драгоценности благодаря предусмотрительности и щедрости этого человека: в данном случае эти два качества не противоречили друг другу.

Мне осталось лишь решить, что делать с ними дальше. Кто достоин получить их? Надеюсь, этот человек будет менее своеволен и упрям, чем я.

Вскоре после той встречи я станцевала тарантеллу в последний раз в театре «Метрополитен» в Сан-Франциско. Меня пригласил выступить управляющий этого заведения, Джуниус Бут, представитель прекрасного актерского семейства, в которое входили и два его брата, Эдвин и Джон Буты. Таким образом, я навсегда простилась с калифорнийской сценой.

Но это случилось уже после того, как я прочла в газетах о смерти моего бывшего мужа Джорджа Хилда в возрасте двадцати восьми лет. Он умер от туберкулеза.

У меня самой всегда были слабые легкие, поэтому я могу представить его предсмертную агонию. В память о его гибели я стала считать себя вдовой и вне сцены пользоваться именем миссис Хилд. В День благодарения, двадцатого ноября, я села в Сан-Франциско на пароход «Орисаба», принадлежавший почтовой компании «Пасифик мейл». Правда, мне не за что было благодарить судьбу, кроме как за моего предприимчивого благодетеля, который не пошел дальше поглаживания моего колена.

Утренние газеты объявляли о моем отбытии и оценивали мой доход за последний тур примерно в двадцать три тысячи долларов. Деньги всегда были результатом того, что я делала, но не обязательно причиной моих поступков, иначе я не могла бы так легко их тратить на себя и других.

Сундуки и чемоданы с вещами, которые я когда-то отправила в Калифорнию из Европы, теперь были погружены на «Орисабу», длинное, низко сидящее двухмачтовое судно, с парусами от носа до кормы. Большое колесо на левом борту подпирало высокую черную трубу, стоявшую ровно посередине судна и выдающую клубы черного дыма почти с той же интенсивностью, с которой я курю сигару или папиросу. Как обычно, команда, грузившая мой багаж, присвистывала и ругалась от количества и веса моих сундуков. Мне было сложно не согласиться с матросами. Вся моя жизнь казалась мне длинным товарным составом, тянувшимся позади меня, к этому же грузу относились и драгоценности, возвращенные влиятельным благодетелем.

Больше не будет Панамы с ее комарами размером с колибри и повозок с запряженными в них мулами. Мы направлялись в Никарагуа, страну, находившуюся севернее Панамы, где новая железная дорога, построенная для разведчиков месторождений золота, теперь перевозила пассажиров через перешеек Центральной Америки к пароходам, ожидающим их со стороны Атлантического океана.

Пассажирские поезда были наполнены солдатами удачи. Никарагуа казалась неизведанной страной. Я познакомилась с высоким седеющим солдатом из Теннесси по имени Уильям Уокер [76], который твердо намеревался освоить эту землю.

В те дни подобные заявления не были новостью. Ходили слухи, что я призывала своих сторонников сделать меня «императрицей Калифорнии». Собственно, почему бы и нет? Я была графиней Ландсфельд и некоронованной королевой Баварии – это я-то, простая ирландская девушка, выросшая в Индии.

Мы высадились в Сан-Хуан-дель-Сур на тихоокеанском побережье Никарагуа. Там пассажиры, направлявшиеся в Нью-Йорк, наняли современные экипажи до озера Никарагуа, затем пересели на суда, идущие по реке Сан-Хуан до Карибского побережья. Все мои многочисленные сундуки и чемоданы последовали за мной.