Жорж Сименон - Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник)

– Они обнялись… Буквально вцепившуюся в доктора Франсуазу била нервная дрожь… Я слышал, как она шептала: «Я не хочу… Только не это!.. Нет!.. Лучше я…» Она вытащила револьвер из кармана пиджака доктора и вложила ему в руку. Я услышал: «Стреляй… Поцелуй меня и стреляй…» В этот момент подбежал хозяин гостиницы, и дальнейшего я уже не видел…

Ледюк вытер лоб платком. Было видно, что у него дрожат колени.

– Когда я склонился над доктором, тот уже не шевелился… У Франсуазы глаза были открыты, я и подумал, что она тоже… Но совершенно неожиданно…

– Что с ней? – с рыданием в голосе воскликнул прокурор.

– Она улыбнулась мне. И… А потом я перекрыл коридор… Там все останется, как было… Кто-то позвонил в больницу…

Казалось, что Жозефина Босолей ничего не поняла. Она тупо смотрела на Ледюка. Потом повернулась к Мегрэ и пробормотала:

– Это просто невозможно!

Все суетились вокруг Мегрэ, неподвижно лежавшего в кровати. Распахнулась дверь, и появилось искаженное ужасом лицо хозяина гостиницы. Когда он заговорил, на всех пахнуло запахом спиртного. Очевидно, он постарался привести себя в чувство приличным количеством рюмок.

– Там доктор… Что теперь…

– Иду, иду! – повернулся к нему Ледюк.

– Вы здесь, господин прокурор?.. Вы уже все знаете? Если бы вы только видели! Невозможно сдержать слезы…У них такие прекрасные лица, что можно подумать…

– Оставь нас! – рявкнул Мегрэ.

– Мне нужно закрыть гостиницу?.. На площади уже собираются любопытные… Комиссара почему-то не оказалось в отделении… Сейчас здесь будут полицейские…

Когда Мегрэ отыскал взглядом Жермен Риво, та лежала на постели мадам Мегрэ, уткнувшись лицом в подушку. Она не проливала слезы, не рыдала. Она только стонала, и ее стоны были похожи на вой раненого животного.

Мадам Босолей смахнула слезы, встала и с удивительной энергией спросила:

– Я могу пройти к ним?

– Подождите… Когда врач закончит осмотр…

Мадам Мегрэ топталась возле Жермен, не находя слов для утешения.

Прокурор произнес со вздохом:

– Я же говорил вам…

В номер долетел шум с улицы. Полицейские, подъехавшие на велосипеде, обращались к собравшимся с требованием расступиться. Слышались протестующие возгласы.

Мегрэ набивал трубку, глядя в окно; он не замечал ничего, хотя мог назвать по имени каждого посетителя кондитерской напротив.

– Мадам, вы оставили в Бордо ребенка?

Жозефина Босолей повернулась к прокурору, словно пытаясь получить совет.

– Я… Да…

– Ему, наверное, года три?

– Два.

– Это мальчик?

– Девочка. Но…

– Дочь Франсуазы, не так ли?

Прокурор встал с решительным видом.

– Комиссар, я прошу вас…

– Вы правы… Я сейчас же… Впрочем, как только я встану на ноги, то сразу же позволю себе нанести вам визит…

Мегрэ показалось, что собеседник вздохнул с облегчением.

– К этому времени все закончится… Да что я говорю? Все уже закончилось, не так ли. Вам не кажется, что ваше место сейчас там, наверху? Или вам нужно сначала посетить прокуратуру?..

Прокурор так торопился покинуть Мегрэ, что даже забыл попрощаться. Он удрал, словно школьник, чудом избежавший наказания.

Едва за ним закрылась дверь, как обстановка в номере изменилась, став менее напряженной. Жермен все еще стонала, не реагируя на утешения мадам Мегрэ, которая пыталась успокоить бедную женщину, прикладывая к ее лбу холодные компрессы. Та отталкивала их нервными движениями, и вода быстро промочила подушку.

Другая женщина, мадам Босолей, сидевшая возле комиссара, тяжело вздыхала.

– Если бы кто сказал мне раньше, что такое может случиться…

Славная женщина, что и говорить! С врожденными высокими нравственными принципами! На протяжении всех лет она считала свою жизнь естественной и вполне нормальной! Разве ее можно было упрекнуть за это?

На ее ресницах появились слезы; скоро они заструились по покрытым морщинами щекам, смывая румяна.

– Да, она была вашей любимицей…

Мадам Босолей не стала стесняться Жермен, которая, впрочем, и не прислушивалась к их разговору.

– И это понятно! Она была такой красивой, такой нежной! И гораздо умнее, чем сестра! Конечно, Жермен в этом не виновата! Ведь она часто болела, поэтому слегка отставала в развитии… Когда доктор решил жениться на Жермен, Франсуаза была слишком юной, ей едва исполнилось тринадцать лет. Конечно, вы можете мне верить или не верить, но я всегда подозревала, что добром это не кончится… Так оно и случилось…

– Под каким именем доктор работал в Алжире?

– Его называли доктором Мейером… Думаю, сейчас нет смысла это скрывать… Впрочем, если уж вы заварили эту кашу, то должны знать все лучше меня…

– Значит, он помог своему отцу бежать из алжирской больницы? Я имею в виду Самюэля Мейера…

– Да, это так. И именно там начались его отношения с Жермен… В отделении больных менингитом было всего три пациента: моя дочь, Самюэль и еще кто-то… И вот доктор ухитрился устроить ночью пожар. Потом он поклялся, что этот третий, который остался в огне и сгорел при пожаре, был именно Мейером, и скончался он еще до пожара… Доктору поверили, это был не такой уж плохой человек… Он больше не захотел иметь дело с отцом, наделавшим столько глупостей…

– Понимаю. Значит, этот третий был внесен в список погибших как Самюэль Мейер… Потом доктор женился на Жермен… И он привез вас вместе с дочерьми во Францию…

– Это случилось не сразу. Некоторое время мы провели в Испании… Доктор долго ожидал документы, которые задерживались…

– А Самюэль?

– Его отправили в Америку, посоветовав больше не показываться в Европе. Он уже тогда выглядел как человек, у которого не все в порядке с головой.

– Наконец, ваш зять получил документы на имя доктора Риво. Он обосновался в Бержераке с женой и свояченицей. А вы?

– Он дал мне кое-какие деньги и настаивал, чтобы я поселилась в Бордо. Конечно, я предпочла бы Марсель или Ниццу… Особенно Ниццу! Но он хотел, чтобы я всегда была под рукой. Он много работал… Несмотря на все, что про него могут сказать, это был хороший врач, который не смог бы навредить больному даже ради…

Чтобы приглушить шум, доносившийся с площади, Мегрэ закрыл окно. Радиаторы работали на полную мощность. Табачный дым заполнял комнату. Жермен продолжала стонать, словно ребенок, и мать пояснила:

– С тех пор как ей сделали трепанацию черепа, с ней стало еще хуже, чем раньше… Она и в детстве была не слишком жизнерадостной… Только представьте! Ребенок, который провел почти всю жизнь в постели!.. Потом начались беспричинные слезы… Она стала всего бояться…

А в Бержераке ни о чем не догадывались! Тревожная, полная трагизма жизнь Жермен как бы влилась в спокойное существование небольшого городка, и все оставалось скрытым от взоров окружающих. Люди повторяли: «вилла доктора», «машина доктора», «жена доктора», «свояченица доктора»… И они видели только уютную красивую виллу, автомобиль известной марки с длинным капотом, молодую, спортивного вида девушку и усталую женщину…