Жорж Сименон - Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник)

Расследования подобного рода не приносят славы, но требуют долгих месяцев кропотливой работы и привлечения большого количества людей. Грабители не оставили никаких следов и ни единой компрометирующей улики.

Поскольку подобный метод оказался совершенно новым, было бесполезно использовать картотеку и искать среди той или иной категории злоумышленников.

Все, что у нас имелось, – это большой, ничем не примечательный ящик, и вот уже целых три дня добрая дюжина инспекторов посещала все мастерские, изготавливающие ящики, и, как оказалось, подобные изделия можно встретить в любой из них.

Итак, я вернулся в свой кабинет и начал составлять рапорт, когда прозвучал звонок внутреннего телефона.

– Это вы, Мегрэ? Не могли бы вы зайти ко мне на минутку?

В этом тоже не было ничего удивительного. Каждый день (или почти каждый день) патрон вызывал меня в кабинет, и отнюдь не всегда для того, чтобы обсудить дела; начальника полиции я знал с раннего детства, он частенько проводил отпуск рядом с нашим домом в Алье и был другом моего отца.

В моих глазах он всегда оставался «большим начальником» и настоящим патроном в полном смысле этого слова, ведь именно под его руководством я начинал службу в криминальной полиции, и он не то чтобы покровительствовал мне, но всегда внимательно и ненавязчиво наблюдал за моими успехами. И именно он, одетый во все черное, в неизменном котелке, в одиночестве направлялся под пули к дверям пустующего дома, который вот уже два дня удерживал Бонно и его банда, оказывая сопротивление полиции и жандармерии.

Я говорю о Ксавье Гишаре, человеке с насмешливым взглядом и длинными седыми волосами, как у поэта.

– Войдите, Мегрэ.

В то утро дневной свет был настолько тусклым, что на столе патрона горела лампа под зеленым абажуром. Войдя, я увидел молодого человека, сидящего в кресле у стола; при моем появлении он поднялся и протянул мне руку, когда нас представили друг другу.

– Комиссар Мегрэ. Месье Жорж Сим, журналист…

– Не журналист, а романист, – улыбаясь, возразил молодой человек.

Ксавье Гишар тоже улыбнулся. Мой начальник имел в запасе палитру самых разнообразных улыбок, отражающих все оттенки его настроения и мыслей. Также Гишар обладал изрядной долей иронии, но понимали ее лишь те, кто действительно знал патрона; другие же порой принимали его за весьма наивного человека.

Патрон заговорил со мной со всей серьезностью, как если бы речь шла о крайне важном деле или об очень значительной персоне.

– Месье Симу необходимо ознакомиться с работой криминальной полиции, ему это нужно для написания романов. Как он мне только что рассказал, большая часть человеческих драм разыгрывается именно в этом здании. Он также объяснил, что ему не столь важны детали механизма расследования – эти подробности он уже смог почерпнуть из документов, – как желательно знать все о той обстановке, в которой проходят операции.

Я лишь изредка поглядывал на молодого человека. Ему было около двадцати четырех лет, худой, волосы почти такие же длинные, как у патрона; но главное, что я мог о нем сказать, – ему чужды сомнения, и прежде всего он не сомневается в самом себе.

– Я полагаю, что вы согласитесь показать гостю наше скромное учреждение, Мегрэ?

Уже направляясь к двери, я услышал, как вышеупомянутый Сим произнес:

– Прошу прощения, месье Гишар, но вы забыли сказать комиссару…

– Ах да! Вы правы. Месье Сим, и он это подчеркивает, не является журналистом. Поэтому мы ничем не рискуем: он никогда не разместит в газетах материалы, которые не должны подвергаться огласке. Он обещал, хотя я его об этом и не просил, использовать все, что он здесь увидит или услышит, исключительно в своих романах, причем в совершенно измененной форме, чтобы не создавать нам никаких сложностей.

Также я слышу, как патрон важно добавляет, склоняясь над корреспонденцией:

– Вы можете доверять ему, Мегрэ. Он дал мне слово.

Я уже тогда почувствовал, что неизвестный писатель сумел заговорить зубы Ксавье Гишару, и впоследствии получил этому доказательства. Итак, месье Сим очаровал моего патрона не только молодой дерзостью; существовала еще одна деталь, о которой я узнал позднее. Дело в том, что кроме службы у начальника полиции была еще одна страсть – археология. Он состоял членом нескольких научных обществ и написал внушительный труд (который я никогда не читал) об истоках возникновения района, на месте которого раскинулся Париж.

Как оказалось, наш Сим об этом знал – я частенько спрашиваю себя, было ли это случайностью – и завел беседу об археологии.

Вероятно, поэтому патрон обратился лично ко мне? Почти каждый день на набережной Орфевр кто-нибудь вынужден «принимать гостей». В основном речь идет о высокопоставленных иностранцах, так или иначе связанных с полицией своей страны, иногда просто о влиятельных избирателях, прибывших из провинции и гордо размахивающих удостоверением своего депутата.

Все это стало обыденным. Экскурсия по криминальной полиции напоминала осмотр исторических памятников, и кто-то даже придумал короткую, но скучную речь, которую каждый сотрудник выучил почти наизусть.

Но обычно всем этим занимаются простые инспекторы, и должна прибыть действительно фигура первой величины, чтобы к «экскурсии» подключили начальника отдела.

– Если вы хотите, – предложил я, – сначала мы поднимемся в службу антропометрии.

– Я бы предпочел начать с вестибюля, если вас это не сильно затруднит.

Тут я первый раз удивился. Впрочем, мой спутник произнес эту фразу самым обезоруживающим тоном и, застенчиво взглянув на меня, пояснил:

– Понимаете, я хотел бы пройти тем же путем, по которому обычно следуют ваши подопечные.

– В таком случае нам следует начать с камеры предварительного заключения, так как большая часть подозреваемых проводит ночь именно там, а затем, уже утром, их доставляют в отдел.

Сим невозмутимо сообщил:

– Я посетил ее прошлой ночью.

Он не делал никаких записей. При нем не было ни блокнота, ни ручки. Несколько минут он постоял в застекленном зале ожидания, где в черных рамках висели фотографии полицейских, погибших при исполнении задания.

– А сколько в среднем их погибает в год?

Затем он пожелал осмотреть мой кабинет. Так уж случилось, что именно в это время рабочие затеяли там ремонт. Я временно занимал кабинет на антресольном этаже, представляющий собой яркий пример старого канцелярского стиля, с неизменной пылью, массивной мебелью из черного дерева и печью, растапливающейся углем, – их и сейчас еще можно встретить в зданиях некоторых провинциальных вокзалов.

Именно в этом кабинете я начинал свою карьеру, именно здесь я просидел пятнадцать лет, работая инспектором, и признаюсь, что до сих пор испытываю нежные чувства к этой большой печи. Зимой я любил набивать ее до отвала углем и смотреть на раскаленный красный чугун.