Ариэль С. Уинтер - Смерть длиною в двадцать лет

И я работал не один. Монтгомери тоже вовсю творил. Он, вне всякого сомнения, умел работать в паре, умел слышать не только себя. Мне достаточно было предложить сцену, как он тут же развивал ее и направлял движения действующих лиц так, что они выглядели живыми и убедительными. Время от времени я подумывал о том, чтобы остановиться и перестать пить. Мне необходимо было пойти и лечь в постель. Нужно было придумать какой-то способ выбраться отсюда завтра. Но идти в пустой гостиничный номер было выше моих сил, и я знал только одно – что мне никак нельзя было оставаться в одиночестве. Переживания из-за моих проблем с Джозефом просто сожрали, поглотили бы меня, останься я один. Поэтому я не уходил и продолжал общаться с новым знакомым. Ну, и, понятное дело, опрокидывал стаканчики один за другим. В конце-то концов, я же в баре находился, а не где-то еще, так чего же можно было от меня ожидать?

Через некоторое время я заметил, что Монтгомери раскис, как-то побледнел и осунулся и все чаще клонился головой к стойке бара. И то и дело стрелял глазами в сторону часов, висевших на стене за стойкой. Часы спешили на десять минут, но это не сильно меняло положение дел – было уже почти восемь вечера, и проторчали мы с ним там уже почти шесть часов к ряду.

– Сынок, – сказал я, похлопав его по спине. – По-моему, нам пора прерваться. Завтра можем продолжить.

Он попытался замотать головой, но даже это у него не получилось.

– Н-нет!..

– Тебе утром на работу надо?

– На работу? – проговорил он с таким удивлением, словно само понятие работы с утра было для него откровением. Словно он до сих пор и слыхом не слыхивал о том, что такое работа с утра. Словно вообще вся жизнь оказалась предана забвению и осталась за пределами этого бара.

– Давай-ка поднимайся! – Я поставил его на ноги. Сам стоял на ногах твердо, потому что, как уже сказал, находился в неком своем любимом окрыленном состоянии, в котором у меня все получалось легко. Не только работа, а буквально все дела, даже если это было мытье посуды. И такое состояние я не считал вредным для себя, я не считал, что еще один стаканчик может меня убить. В конце концов, я был взрослым человеком, мужчиной, и сам прекрасно знал, что мне вредно, а что полезно.

В общем, как уже сказал, я поставил его на ноги и вывел его на улицу, причем он все время буквально висел на мне, и я чувствовал себя немножко виноватым в том, что довел его до такого состояния. Но только немножко – ведь мы же отлично провели время.

Швейцар подозвал такси и открыл для нас заднюю дверцу. Я затолкал Монтгомери на заднее сиденье и спросил:

– Ты где живешь?

– Где моя записная книжка?

– Я положил ее тебе в карман. Скажи водителю, куда тебя везти. – И я крикнул швейцару: – Такси можно отнести на расходы моего номера?

– Конечно, сэр. Я об этом позабочусь. – Он подошел к окошку водителя, и тот опустил его.

Монтгомери промычал какой-то адрес, вроде бы Тюдор-стрит, и я успокоился, почувствовав, что он доедет нормально, но водителю на всякий случай сказал:

– Если он так и не сможет толком назвать вам адрес, то привезите его обратно.

Таксист кивнул и снова повернулся к швейцару, а я захлопнул дверцу машины и вернулся в отель.

Но от перспективы оказаться в пустом номере мне снова сделалось не по себе. Я даже почувствовал легкий приступ паники (легкий – благодаря алкоголю) из-за этих отправленных телеграмм и из-за бросившей меня Ви. Я твердил себе, что паниковать глупо. Я известный писатель, обожаемый и почитаемый многими. И если даже этот молодой репортер признал во мне знаменитость, то почему бы моему Джозефу не сделать того же? И ответ сразу напрашивался – он сможет! Ему просто требовалось время, чтобы успокоиться. Вот и все. И у него было это время. Весь сегодняшний день – с утра и до вечера. И сейчас было еще не поздно, только восемь, просто детское время.

С такими мыслями я развернулся и снова вышел на улицу.

– Такси, – сказал я швейцару, и тот свистнул, чтобы подогнать машину к подъезду.

Он открыл для меня дверцу и закрыл ее, когда я сел. Таксист, ждал от меня указаний. Я назвал ему адрес Куинн – теперь уже адрес Джозефа, – и мы поехали.

Старинный особняк Хэдли располагался в северной части города, сразу за университетом, в Андервуде. Здешняя земля еще лет шестьдесят-семьдесят назад принадлежала одной семье, которая потом распродала ее по кускам, и семейство Хэдли рискнуло купить себе участок на покатом склоне холма и отстроило на нем четырехэтажный кирпичный домище. Натяжные тенты над окнами первого этажа делали дом похожим на отель. Прямо с земли к главному входу поднималась крутая лестница, а гараж и вход для прислуги находились на задней стороне дома.

Когда мы подъехали, в половине окон дома горел свет. Вый дя из машины, я помедлил перед открытой дверцей, намереваясь попросить водителя подождать, но потом передумал, захлопнул дверцу, и такси укатило. Я стал подниматься по крутой лестнице, и это оказалось гораздо труднее, чем мне казалось. Все-таки я слишком много выпил.

Держась за перила и беспрестанно останавливаясь перевести дух, я уже почти добрался до верха, когда дверь открылась и из дома вышла Мэри О’Брайен, а следом за ней Конни – опустив голову, обе старательно смотрели себе под ноги, собираясь спускаться. Мне захотелось поспешить к ним навстречу, но я уже так устал и запыхался, что решил подождать их на своей ступеньке. Мэри увидела меня первой, сначала опешила, потом произнесла:

– Ой!

Конни тоже подняла голову, но ее темнокожее лицо сливалось с сумерками наступившего вечера, и я не смог разглядеть его выражения.

Мэри стала спускаться мне навстречу.

– Мистер Розенкранц, вы меня так напугали! Что вы здесь делаете в такой поздний час?

Я мог задать ей тот же вопрос, но она была его невестой, и ее сопровождала Конни, по-видимому, в качестве компаньонки, к тому же для нас всех этот день был не простой и волнительный. Ведь сегодня Джо стал миллионером, и ему наверняка было нелегко свыкнуться с этой новой ролью, поэтому, должно быть, было важно, чтобы кто-то находился сейчас с ним рядом.

– Да я думал повидаться с Джо, только вот как-то не заметил, что уже поздновато.

Личико Мэри болезненно наморщилось – должно быть, я дыхнул на нее алкоголем, хотя, говорю вам, я абсолютно нормально держался, только вот она вряд ли знала об этой моей способности.

– Я рада вашему приходу, – сказала она. – Я даже очень надеялась, что у нас будет возможность поговорить.

– Ну вот, я пришел, – сказал я и поздоровался с Конни, попросив ее называть меня просто Шемом.

– Джо сегодня был так расстроен, – сказала Мэри. – Он не хотел… ну… вы наверное понимаете, что я пытаюсь сказать?