Жан Жене - Театр в театре. Зарубежные авангардные пьесы 1940–1970-х годов

К а л и г у л а. Ты тоже думаешь, что я – сумасшедший. При чём здесь боги? То, чего я хочу, выше богов. Я хочу царство, в котором царит невозможное.

Ц е з о н и я. Нет, Калигула, тебе никогда не сделать небо – землёй, прекрасное – уродливым, а человеческое сердце – бесчувственным!

К а л и г у л а ( с нарастающим возбуждением ). Я смешаю небо с землёй, прекрасное с уродливым, смех со страданием!

Ц е з о н и я ( поднимается, умоляющим голосом ). Всегда были, есть и будут добро и зло, величие и низость, справедливость и несправедливость! Этого не изменить!

К а л и г у л а ( та же игра ). А я изменю! Рим получит от меня в подарок равенство. И когда всё уравняется со всем, когда невозможное посетит землю, а луна окажется в моих руках, тогда я изменюсь сам и мир вместе со мной – и тогда, наконец, люди перестанут умирать и обретут счастье.

Ц е з о н и я ( кричит ). Ты не сможешь уничтожить любовь!

К а л и г у л а ( смеется, яростно ). Любовь, Цезония, любовь! ( Хватает её за плечи и трясёт. ) Я понял: любовь – ничто. Зато другое имеет значение: государственная казна… Всё остальное – после неё. О! Наконец-то я начинаю жить! Жить, Цезония, жить… а жизнь и любовь – противоположности. Это говорю тебе я, Калигула, и приглашаю тебя на бесконечный праздник, на всеобщий судебный процесс, на огромный спектакль. Мне необходимы люди: жертвы, виновные, зрители. ( Он подбегает к гонгу и принимается бить в него двойными ударами. ) Введите виновных! Мне нужны виновные! ( По-прежнему бьёт в гонг. ) Введите осуждённых на смерть! И публику, мне нужна публика. Судьи, свидетели, подсудимые! Ах, Цезония, я покажу им то, чего они никогда не видели, я покажу им единственного свободного человека в Римской империи.

Под звуки гонга дворец постепенно наполняется шумом, который приближается. Голоса, лязг оружия, топот шагов. Калигула смеётся и продолжает бить в гонг. Появляются и тут же исчезают стражники. Удары гонга.

К а л и г у л а. Цезония! Ты будешь мне повиноваться! И помогать. Поклянись, что будешь помогать!

Ц е з о н и я ( растерянно, в промежутках между ударами гонга ). Зачем мне клясться, если я люблю тебя?

К а л и г у л а ( та же игра ). Ты будешь делать всё, что я прикажу!

Ц е з о н и я ( та же игра ). Всё, Калигула, всё, только перестань стучать.

К а л и г у л а ( по-прежнему бьёт в гонг ). Будешь жестокой!

Ц е з о н и я ( плача ). Да.

К а л и г у л а ( та же игра ). Холодной и неумолимой!

Ц е з о н и я. Да.

К а л и г у л а ( та же игра ). Будешь страдать!

Ц е з о н и я. Да, Калигула, да, я схожу с ума.

Входят ошеломлённые патриции, с ними стражники. Калигула ударяет в последний раз, поднимает колотушку и обращается к вошедшим.

К а л и г у л а. Подойдите сюда! Ближе. Я приказываю всем подойти! ( Топает ногой. ) Император велит вам подойти. ( Все подходят, полные ужаса. ) Быстрее! А теперь подойди ты, Цезония.

Он подводит её за руку к зеркалу и закрывает своё отражение колотушкой.

К а л и г у л а ( смеётся ). Видишь, ничего нет, ни лица, ни воспоминаний, совсем ничего. А знаешь, что осталось? Подойди ближе. Подойдите все. Смотрите!

Он становится перед зеркалом в позе умалишённого.

Ц е з о н и я ( глядя в зеркало, с ужасом ). Калигула!

Калигула указывает пальцем на зеркало и, устремив на него взгляд, произносит изменившимся торжественным голосом.

К а л и г у л а. Калигула.

Патриции столпились вокруг Кассия.

1 – й п а т р и ц и й. Он оскорбляет наше достоинство.

М е р е я. Уже три года.

С т а р ы й п а т р и ц и й. Смеётся над мной, называет милашкой.

М е р е я. Три года!

1 – й п а т р и ц и й. Отправляясь в загородную прогулку, заставляет нас бежать за носилками.

2 – й п а т р и ц и й. И при этом говорит, что бег укрепляет здоровье.

М е р е я. Целых три года!

С т а р ы й п а т р и ц и й. Это непростительно!

3 – й п а т р и ц и й. Этому нет оправданий!

1 – й п а т р и ц и й. Патрикий, у тебя он конфисковал имущество; у тебя, Сципион, убил отца; у Октавия отобрал жену и отдал её в публичный дом; у тебя, Лепид, казнил сына. Довольно терпеть! Лично я сделал свой выбор. Довольно колебаться между риском опасности и этой невыносимой жизнью в бессилии и страхе.

С ц и п и о н. Убив моего отца, он сам сделал выбор за меня.

1 – й п а т р и ц и й. А вы? Решаетесь или нет?

3 – й п а т р и ц и й. Мы с тобой. Он отдал наши места в цирке плебеям.

Что может быть унизительнее?

С т а р ы й п а т р и ц и й. Какой подлец!

2 – й п а т р и ц и й. Циник!

3 – й п а т р и ц и й. Комедиант!

С т а р ы й п а т р и ц и й. Импотент!

4 – й п а т р и ц и й. Целых три года!

Патриции потрясают оружием. Падает факел, опрокидывается стол. Патриции устремляются к двери.

Неожиданно входит Кассий.

К а с с и й. Куда это вы так спешите?

3 – й п а т р и ц и й. В императорский дворец.

К а с с и й. Понятно. А почему вы решили, что вас туда пустят?

1 – й п а т р и ц и й. Мы не собираемся спрашивать разрешения.

К а с с и й. Ого, какие храбрецы! С вашего разрешения, я присяду.

Дверь закрывается. Кассий подходит к опрокинутому столу и садится на край. Патриции возвращаются к нему.

К а с с и й. Не так всё просто, друзья, как вы думаете. Страх, испытываемый вами, не заменит мужества и хладнокровия. Зря вы спешите.

3 – й п а т р и ц и й. Если ты не с нами, лучше уходи, но придержи язык.

К а с с и й. Пожалуй, я – с вами, хотя у меня для этого свои причины.

3 – й п а т р и ц и й. Хватит болтать!

К а с с и й ( поднимается ). Согласен, хватит. И всё же я хочу внести некоторую ясность. Я – с вами, но не за вас. Ваши взгляды мне чужды. Вы не сумели распознать своего настоящего врага и приписываете действиям Калигулы ничтожные мотивы, тогда как они великие. Следовательно, вы торопите свою смерть. Попробуйте увидеть его таким, каков он есть, тогда вы сможете с ним бороться.

3 – й п а т р и ц и й. Мы видим этого безумца и тирана таким, каков он есть.

К а с с и й. Отнюдь. Нам ли не знать, что такое безумный тиран? А Калигула далеко не безумен. Он знает, чего хочет – и за это я ненавижу его больше всего.

1 – й п а т р и ц и й. Он хочет нашей смерти.

К а с с и й. Ошибаешься, для него она – дело десятое. Он поставил свою власть на службу более возвышенной и губительной страсти, он угрожает тому, что для нас является главным. Мы не впервые наделяем человека неограниченной властью, но впервые она направлена на неограниченное отрицание человека и мира. Вот что меня в нём страшит, вот с чем я хочу бороться. Лишиться жизни – пустяк, и если в этом будет необходимость, я отдам её, но видеть, как исчезает основа нашего существования, сам смысл жизни – вот что невыносимо! Жизнь должна иметь какой-то смысл.