Джон Голсуорси - Спектакль

Шестой присяжный.Если он был не в своем уме, когда писал это письмо, тогда, значит, мы все тронутые.

Седьмой присяжный.Вот в этом-то все и дело! Коронер нас предостерегал, чтобы не объявлять невменяемым, если у нас насчет этого сомнения будут.

Шестой присяжный.А, этот коронер! Он только о себе и печется! Даже не счел нужным ответить, когда я ему задал вопрос.

Третий присяжный (неожиданно) . Надо же, такой герой! Как сейчас помню, этот его полет! И вот теперь лежит бедняга!

Пятый присяжный.А семье каково! Вот о ком надо подумать.

Шестой присяжный.Ну, о вдове нам нечего думать. Она себе нашла утешение.

Пятый присяжный.А мать?

Шестой присяжный.Это та маленькая старушка в черном?

Старшина.Да уж тут, как ни поверни, всегда кого-нибудь заденешь. Так вот, господа, давайте решать, то или иное.

Седьмой присяжный.Ну как это сумасшедший человек вдруг скажет про себя, что у него котел вышел из строя.

Третий присяжный.Почему же нет? Самое ходовое выражение.

Седьмой присяжный.Вряд ли сумасшедшему придет в голову так выражаться.

Второй присяжный.Ну, если человек привык выражаться, уже он от этого не отстанет, так с этим и в могилу сойдет. (Обращается к своему соседу, восьмому присяжному, юноше.) Как по-вашему?

Восьмой присяжный (вздрагивая от неожиданности) . По-моему? Конечно, сумасшедший!

Четвертый присяжный.Мне кажется, господин старшина, мы все-таки должны считаться с коронером, по-моему, он очень справедливо говорил и, в общем, дал понять, что он против решения о невменяемости.

Шестой присяжный.Слишком много у него за последнее время таких решений было, вот он теперь и вывертывается. Но нас это не должно касаться.

Старшина.Хорошо, господа! Так, значит, голосуем. Кто за то, что самоубийца был в невменяемом состоянии, поднимите руки.

Он сам, 2‑й, 3‑й, 5‑й и 8‑й присяжные поднимают руки.

Кто против?

4‑й и 7‑й присяжные поднимают руки, 6‑й и на этот раз воздерживается.

Шестой присяжный.Я так думаю: раз мы не все согласны, надо еще поговорить. Они нас оторвали от дела, – пускай подождут.

Седьмой присяжный.Ну как он мог написать такое письмо в помрачении рассудка, ей-богу не верю! По-моему, господа, мы все-таки должны прислушаться к мнению коронера, как-никак опыт…

Шестой присяжный.Я с этим не согласен!

Пятый присяжный (возмущенно) . Так почему же вы в таком случае руку не подняли?

Шестой присяжный.А что торопиться?

Старшина (успокаивая их) . Ну, будет вам, господа. Позвольте мне высказать мое мнение. Я уже не первый раз заседаю на таких следствиях, и я вам скажу, что в таких случаях всегда бывает сомнение, но при всем том никому не повредит, если вы, даже и сомневаясь, все-таки примете решение в пользу покойного. Так оно просто по совести, по-человечески выходит, а человеческая совесть всегда правильно подскажет. Ну кто, в самом деле, может точно сказать, где тут черту провести? Не понимаю даже: зачем надо и задавать такой вопрос? Когда, где человек умер, сам ли он себя жизни лишил? Это да. А в каком состоянии он это сделал – нет. В здравом уме или в помрачении – все равно его уже нет в живых. А тут тем более он же сам говорит, что он сумасшедший и на него вот-вот опять найдет. Как бы мы ни сомневались, господа, я предлагаю решить в его пользу.

Четвертый присяжный.Я думаю, если так рассудить, наш старшина прав.

Второй присяжный.Конечно. По здравому смыслу только так и надо судить. Вот я, например, если по-деловому подойти, – заключил бы я сделку с человеком, который такое письмо написал? Разумеется, нет! Вот вам и проверка. Чего проще!

Седьмой присяжный.Ну, если так, я, конечно, спорить не стану; у меня тоже ведь совесть есть.

Шестой присяжный.Он не был сумасшедшим, когда писал это письмо, во всяком случае, не больше, чем мы с вами.

Старшина.Так вы, значит, решили следовать указаниям коронера? Так я вас понимаю?

Шестой присяжный.Да нет, пусть будет невменяемый!

Старшина.Итак, значит, принято всеми. Покончил с собой у себя дома, в понедельник между восемью и девятью вечера в состоянии невменяемости. Будем выражать соболезнование семье?

Шестой присяжный.Только не вдове – выразим соболезнование матери.

Старшина.Хорошо, так оно, пожалуй, даже и лучше будет.

Все единодушно одобряют.

Идемте. Пора уж объявить решение.

Уходят гуськом. Входит констебль, оглядывается по сторонам, словно выискивая, не попадется ли ему еще трубка. Появляется леди Моркомб.

Леди Моркомб.Констебль?

Констебль.Что угодно, мэм?

Леди Моркомб.Могу я повидать кого-нибудь из репортеров, прежде чем они разойдутся?

Констебль.Боюсь, что это не по правилам, мэм, свидетелям не…

Леди Моркомб.Я не свидетель.

Полицейский.А! Как же, помню, вы мать покойного? Право, не знаю, миледи. Они, видите ли, ко мне не касаются.

Стоит столбом, не двигаясь с места.

Леди Моркомб.Я знаю. (Сует ему в руки деньги.) Мне нужно только, если кто-нибудь из них сойдет вниз, чтобы вы послали его ко мне, сюда.

Констебль.Что ж, это можно, миледи, почему не послать. Как частное лицо, вы имеете право сноситься с любым другим частным лицом, хотя бы и с журналистом.

Леди Моркомб.Тогда, пожалуйста.

Констебль.Будет сделано, не беспокойтесь. Рад услужить, миледи.

Леди Моркомб подходит к столу, стоит вздрагивая и кусает губы. Констебль возвращается с репортером Форманом.

Констебль.Вот он первый сошел вниз. Вас тут леди желает видеть, сэр.

Уходит. Репортер подходит к леди Моркомб.

Репортер.Вы хотели меня видеть, леди Моркомб? Простите, но я очень тороплюсь.

Леди Моркомб.Боюсь, что я была с вами несколько резка. Пожалуйста, извините меня.

Репортер.О, что вы, леди Моркомб, мы народ толстокожий.

Леди Моркомб.Мне очень тяжело, и я прошу вас, как человек, которому вы должны посочувствовать, – не называйте в вашем репортаже имени этой девушки.

Репортер (прочувствованно) . Леди Моркомб, я должен написать все, как было, но обещаю вам попросить редактора не упоминать о ней в печати. И я думаю, что так оно и будет; ведь ее показания теперь уже не имеют значения. Вы ушли до того, как огласили заключение присяжных; они признали состояние невменяемости; может быть, это вас несколько утешит.