Пол Фассел - Класс: путеводитель по статусной системе Америки

Your Driver: ‘Tom Bedricki’ («ваш водитель: “Том Бедрики”»)

Today’s Specials’ («блюдо дня»)

‘Tipping Permitted’ («чаевые разрешаются»)

Пролетарии любят употреблять слова, которые обычно встречаются только в газетах. Они не отдают себе отчета, что лишь в журналистском жаргоне Папу римского называют «понтификом», сенатора – «законодателем», Соединенные Штаты – «нацией», а исследователя – «просветителем». Впрочем, учителя старших классов и руководство школ не возражают против последнего, принимая такое наименование за возвышенный профессиональный эвфемизм. Так что университетские профессора не желают, чтобы их считали «просветителями», исключительно по классовым мотивам: ибо этот термин не позволяет отличить их от суперинтендантов, управляющих школами, от безграмотных молодых учителей с наспех полученными «дипломами» и от прочего педагогического сброда. Когда вам в следующий раз доведется повстречать какого-нибудь известного университетского профессора, особенно такого, который считает, что его идеи и труды сделали его национальной знаменитостью, скажите ему, какая это честь для вас – встретить такого знаменитого просветителя – и наблюдайте за реакцией: сначала он ненадолго опустит взгляд, потом поднимет его (но не на вас), потом посмотрит куда-то вдаль. И затем поскорее постарается избавиться от вашего общества. Он будет все время вам улыбаться, но изнутри его будет сжигать мука мученическая.

Пролетарское преклонение перед газетным словом искушает самыми нелепыми ошибками в словоупотреблении. Один автор в лондонской «Sunday Times» недавно сообщил, что слышал о попытках «извратить» забастовку, а один священник якобы пытался «обрезать» привидение:

Читатели рассказали мне об одной леди с болезненным «ольстером» во рту; о раке с мощами «Св. Марии Мандолины», которую можно увидеть в католических странах; о полиции на месте преступления, которая швырялась по улице «аккордом» ; о трогательной сцене: умирающий Георг V лежит в состоянии «катапульты» ; о студенте, который вечно оказывался «впечатанным» в книгу; о пилоте, покинувшем воздушное судно посредством «эякуляционного сиденья» ; …о тонущем пловце, которого удалось вернуть к жизни посредством «искусственной инсеминации» ; о радуге, которая, по словам очевидца, сверкала «всеми цветами ректума».

В высших слоях пролетариата вы можете услышать, что слово «предпоследний» (penultimate) означает «самый последний», «самый обязательный», «самый главный» – как в предложении «Ядерное оружие – предпоследняя угроза». Несколько лет назад в культурной истории произошло важное событие, указывающее на существенное укрепление позиций пролетариев в публичной речи. Я имею в виду изменение предупреждающего слова на бензовозах: вместо «легковоспламеняющиеся вещества» (inflammable) на них стали писать «воспламеняющиеся вещества» (flammable). Массовое образование привело наконец к появлению целого пласта населения, которое уже не воспринимает приставку «in-» как усилительную. Пролетарии, для которых совершена замена на слово «flammable», услышав, что некий предмет (книга, произведение искусства) «бесценен» (invaluable), поспешат скорее бросить его в мусорную корзину. В речевой плоскости ситуация становится особенно забавной, когда пролетарское непонимание слова «inflammable» соединяется с характерной для среднего класса тягой к претенциозности – от такого союза на ковриках для ванной появляются изумительные этикетки: «Flammable… Should not be used near sources of ignition» («Огнеопасно… Не использовать около источников воспламенения»). Автор сего послания, вероятно, полагает, что «медленно обучающиеся» – те, что способны воспринять лишь упрощенное слово «flammable» – моментально сообразят, что «источники воспламенения» означает попросту огонь.

Если высшие классы отмечают внезапное молчание (необходимое, допустим, в случаях, описываемых Нэнси Митфорд: после того как кто-то, уходя, произнес «Рад был с вами повидаться»), шум и громогласные выкрики выдают пролетариев – они вопят «Йуху!!!» в минуту торжества в любой игре, за которой они следят (обычно это хоккей и профессиональный футбол). В разговоре со Стадсом Теркелем чикагский полицейский (видимо, принадлежащий к высшему слою пролетариата) обратил внимание на одно важное различие, отличающее его слой от тех, кто ниже. «Если бы мои отец с матерью поссорились, – говорит он, – мать бросилась бы закрыть поскорей все окна, им не хотелось бы, чтобы их ссору слышали соседи. А они <���то есть более низший слой пролетариата> намеренно открывают и двери и окна и принимаются орать и вопить…» Пролетарию необходимо публично заявлять о своем существовании и присутствии. Потому и ведутся разговоры, специально ориентированные на то, чтобы их подслушивали (и ими восхищались), потому и напевают пролетарии различные мелодии весьма отчетливо, словно в надежде, что кто-то восхитится тем, как удачно он сумел передать тон, темп или выразительность. Средний класс, опасаясь насмешек или социальных оплошностей, не делает ничего подобного, предоставляя это пролетариям – которые не одержимы никакими устремлениями. Шум есть форма чрезмерности, и одна из причин, почему высшие классы по-прежнему считают любую торговлю чем-то вульгарным, заключается в том, что цепляющая реклама товара так сильно зависит от риторических приемов, требующих преувеличения и чрезмерности. Высшее искусство – лишь едва обронить слово, тогда как пролетарии повторяют все по два или три раза. «Хм-м-м» – весьма распространенное завершение предложения среди высших слоев.

По каким еще языковым признакам можно распознать пролетариев? По их игнорированию объектного падежа, например. Смутно припоминая, что вежливость требует упоминать себя в последнюю очередь («Он и я были здесь»), пролетарии используют это правило повсеместно, говоря: «Между им и мной». Пролетарии также испытывают трудности с различением «как» и «в качестве» (like). Они помнят какие-то школьные предостережения – дескать, запятая не на том месте говорит о неграмотности и чем-то там грозит, но не помнят, чем именно, и потому надеются избежать неприятностей, от греха всегда используя «в качестве» (as) вместо «как» или всегда (не) добавляя запятую. И потому заявляют: «Он выглядит в качестве своего отца» (He looks as his father). Кроме того, пролетарии не чувствуют уверенности со сложными предложениями и возводят структуры, оснащенные псевдоправильными формами: «День будучи холодным, они топили печь». Поскольку герундий для них – вне пределов досягаемости, они вынуждены множить слова (впрочем, это всегда приносит удовольствие) и говорят: «Люди перед ним на представлении разозлились от того факта, что он говорил так много» – вместо «его болтовня раздражала сидевших впереди». (Впрочем, сказать «люди» тут будет не совсем верно – более вероятно прозвучит «индивиды».) 110 110 Далее у автора следует небольшой фрагмент, описывающий путаницу с различением пролетариями слов lying = лежать и laying = класть. – Примеч. пер. И наконец, последняя примета. Пролетарии обожают, чтобы их называли «мистер Имя Фамилия». Поэтому к пролетариям, которые сумели в жизни чего-то добиться, на публике обычно обращаются именно так, сколь бы странно это ни звучало для образованных слоев. Потому мы слышим «мистер Фрэнк Синатра» и «мистер Говард Коселл». Или по радио – «Дамы и господа, <���многозначительная пауза>, мистер Фрэнк Пурдью».