Майкл Шермер - Скептик: Рациональный взгляд на мир

Красота, которую видите вы, доступна и мне. Но я вижу также более глубокую красоту, которая другим не так доступна. Могу представить сложные взаимодействия внутри цветка. Он красного цвета. Означает ли цвет растения, что оно более приспособлено привлекать насекомых? Это порождает новый вопрос. Могут ли насекомые различать цвета? Есть ли у них чувство прекрасного? И так далее. Я не понимаю, как изучение цветка может лишать его красоты. Оно лишь добавляет ее.

Не меньше восторга вызывают последние попытки разобраться в эмоциях, описанных Хелен Фишер, антропологом из Университета Ратджерса, в книге «Почему мы любим» [54]. Вожделение усиливается дофамином, нейрогормоном, который вырабатывается в гипоталамусе и инициирует выброс тестостерона, гормона, вызывающего сексуальное желание. Но любовь – это эмоция привязанности, усиливаемая окситоцином, гормоном, который вырабатывается в гипоталамусе, накапливается в гипофизе и выделяется в кровь. У женщин окситоцин стимулирует схватки, лактацию и материнскую привязанность к вскармливаемому младенцу. И у женщин, и у мужчин уровень окситоцина повышается во время секса, достигая пика во время оргазма, он играет роль в укреплении привязанности пары, нацеленной в ходе эволюции на долгосрочную заботу о беспомощном потомстве (моногамные виды выделяют больше окситоцина, чем полигамные).

В Центре нейроэкономических исследований Клермонтского университета Пол Зак занимается изучением взаимосвязи уровня окситоцина, доверия и экономического благополучия. «Окситоцин – гормон хорошего настроения, и мы выяснили, что он влияет на решения испытуемых, даже когда они не могут сформулировать, почему чувствуют сами или вызывают в других доверие», – объяснил мне Зак. Он обнаружил, что уровень окситоцина растет, «когда человек видит, что кто-то склонен доверять ему». Зак считает, что доверие – один из самых важных факторов экономического роста и что для национального благополучия необходимо максимизировать положительные взаимодействия жителей, создавая надежную инфраструктуру, стабильную экономику, обеспечивая свободу слова, собраний и торговли.

Мы обретаем доверие к незнакомцам экспериментальным путем в социальных взаимодействиях. Джеймс Риллинг с коллегами в Университете Эмори, например, использовал функциональную магнитно-резонансную томографию для сканирования мозга 36 испытуемых в ситуации, известной как «дилемма заключенного», – игры, где сотрудничество и отказ от него приносят разные результаты в зависимости от действий других участников. Они обнаружили, что у сотрудничающих активировались те же области мозга, что реагировали на сладкое, деньги, кокаин и красивые лица. Точнее, самыми активными были нейроны, богатые дофамином (тем самым зельем страсти, которое также связано с зависимым поведением), в вентральном стриатуме – «центре удовольствия» мозга. Что показательно, сотрудничающие испытуемые сообщали о повышении доверия и дружеских чувств к партнерам-единомышленникам.

Чарльз Дарвин в записной книжке на «М», где он сделал первые наброски теории эволюции вскоре после возвращения домой из пятилетнего кругосветного путешествия, оставил такую запись: «Кто понимает бабуина, тот больше продвинулся в метафизике, чем Локк». Наука показывает, что любовь – это зависимость сродни наркотической, доверие приносит удовольствие, а от сотрудничества мы чувствуем себя лучше. Эволюция создала эту систему вознаграждения, потому что она увеличивала нашу выживаемость как социальных приматов. Кто понимает Дарвина, тот больше продвинулся в политической философии, чем Джефферсон.

Представьте, что у вас есть выбор: зарабатывать $50 000 в год, когда другие получают $25 000, или зарабатывать $100 000 в год, когда другие получают $250 000. Цены на товары и услуги одинаковы. Что вы предпочтете? Удивительно, но исследования показывают, что большинство людей выбирают первый вариант. Генри Менкен съязвил: «Богатый человек – это тот, кто зарабатывает на $100 в год больше, чем муж сестры его жены».

Это, казалось бы, нелогичное предпочтение – лишь одна из загадок, которые пытается разрешить наука. Почему же счастье так легко ускользает от нас в современном мире? Недавно вышло несколько книг об исследованиях в этой области, но, на мой скептический взгляд, глубокий исторический анализ в конечном итоге наиболее информативен.

Ричард Лэйард, экономист Лондонской школы экономики, описал в книге «Счастье» (Happiness) такой парадокс: мы не стали счастливее несмотря на то, что средний доход вырос более чем вдвое с 1950-х гг. и «у нас больше еды, одежды, машин, более просторные дома, более эффективное центральное отопление, более частые отпуска за границей, более короткая рабочая неделя, более приятная работа, а главное, мы здоровее». Как только среднегодовой доход переваливает за $20 000 на душу, прибавка к зарплате перестает прибавлять счастья. Почему? Во-первых, примерно наполовину наша склонность к ощущению счастья или несчастья зависит от генов. Во-вторых, наши желания соотносятся с тем, что есть у других, а не с какой-то абсолютной мерой. Что же делать? Государству проще устранить невзгоды, чем усилить ощущение счастья. Если мы сможем свободно обмениваться товарами и услугами на крупных и хорошо информированных рынках, где никто ни на кого не оказывает влияния, кроме как в процессе добровольного обмена, и где соблюдаются условия контрактов, то результат будет идеальным: «каждый станет счастливым, насколько это возможно, чтобы не мешать счастью других».

Как пишет Грегори Бернс, психолог из Университета Эмори, в книге «Удовлетворение» (Satisfaction), счастье лучше отождествлять с удовлетворением, а не с удовольствием, поскольку в погоне за удовольствием мы оказываемся на бесконечной беговой дорожке наслаждений, которая парадоксальным образом делает нас несчастными. «Удовлетворение – это эмоция, в которой запечатлена исключительно человеческая потребность придавать значение собственным действиям, – заключает Бернс. – Удовольствие можно получить по воле случая – выиграть в лотерею, родиться с генами жизнерадостного характера, жить в обеспеченной семье. Но удовлетворение может возникать только в результате сознательного решения что-то сделать. И в этом вся разница, потому что вы можете считать своей заслугой и брать на себя ответственность лишь за собственные действия».

Дэниел Гилберт, психолог из Гарварда, препарирует нашу психику еще тщательнее в книге «Спотыкаясь о счастье» [56], где он утверждает: «Человек – единственное живое существо, которое думает о будущем». Счастье во многом зависит от мыслей о том, что сделает нас счастливыми в будущем (а не от того, что приносит счастье сейчас). Гилберт показывает, что мы не очень сильны в таком предвидении. Так, большинство из нас думают, что разнообразие – соль жизни. Однако в эксперименте, где испытуемые предполагали, что предпочтут разнообразные закуски, когда доходило до реального поглощения закусок на протяжении нескольких недель, группа без разнообразия сообщала о большем удовлетворении, чем группа с разнообразным столом. «Прекрасное прекраснее всего, когда случается впервые, – объясняет Гилберт, – а от повторения впечатление тускнеет». Проблема отчасти в том, что мы, пытаясь предугадать будущий источник счастья, плохо помним, что приносило нам удовольствие в прошлом. Один мой холостой друг как-то признался: «Наконец-то я провел выходные так, как холостяки проводят каждые выходные в представлении женатых». Память больше похожа на монтажный аппарат, чем на магнитофон, и если мы плохо помним прошлое, то неточно предсказываем и будущее. Дорога к несчастью вымощена ложными воспоминаниями.