Майкл Шермер - Скептик: Рациональный взгляд на мир

Гилберт также с мрачным юмором замечает, что такое привыкание даже к изобилию прекрасного экономисты называют снижением предельной полезности, а семейные пары – жизнью. Но если вы считаете, что смена сексуальных партнеров разнообразит жизнь, вы ошибаетесь: согласно исчерпывающему исследованию, опубликованному в книге «Социальная организация сексуальности» (The Social Organization of Sexuality), в браке люди больше занимаются сексом, чем будучи холостыми… и чаще достигают оргазма. Если говорить точнее, то 40 % моногамных женатых пар занимаются сексом дважды в неделю, а среди одиночек – лишь 25 %; женатые пары с большей вероятностью достигают оргазма во время секса; и практически во всех случаях мужчины, у которых только один партнер, занимаются сексом больше, чем те, у кого партнеров несколько.

Историк Дженнифер Майкл Хект подчеркивает это в книге «Миф о счастье» (The Happiness Myth). В глубокой исторической перспективе она показывает, как сильно исследования счастья зависят от эпохи и культуры. По ее словам, «основные современные представления о том, как быть счастливым, – полная чушь». Возьмем секс. «Если вы один из множества людей, которые в какой-то момент жизни чувствуют себя сексуально ненормальными, подумайте о том, что век назад гетеросексуальная супружеская пара с космополитическими светскими ценностями, имевшая три раза в неделю хороший секс, скорее всего, стыдилась этого и тревожилась». И напротив, «век назад средний мужчина, у которого три года не было секса, мог гордиться своим здоровьем и воздержанием, а женщина радовалась бы десятилетнему воздержанию».

Большинство исследований счастья опираются на самоотчеты, и Хект подчеркивает, что век назад люди, скорее всего, ответили бы на вопросы о счастье совсем иначе, чем сегодня. Применение научных методов к поискам счастья – бальзам на душу человека вроде меня, которого обвиняют в чрезмерном наукообразии. Я прочел множество книг на эту тему, и больше всего информации мне дал исторический анализ: этот экскурс в далекое прошлое приводит к мысли, что многое в данной науке зависит от времени.

Что же, согласно последним сведениям, приносит счастье? Социальные связи (коллеги, друзья, брак), доверие к людям (друзьям, семье, незнакомцам), доверие к обществу (экономике, правосудию, правительству), религия и духовность (молитва, медитация, позитивная психология) и просоциальное поведение (помощь бедным, волонтерство). Что приносит несчастье? Развод, безработица, потеря статуса, депрессия, бедность (как заметил Вуди Аллен, «деньги лучше бедности, хотя бы из финансовых соображений»).

Чтобы понять счастье, нам нужны и история, и наука.

Одно из самых честных и экзистенциально проницательных утверждений, когда-либо сделанных учеными, принадлежит Ричарду Докинзу, который сделал вывод о том, что «наша Вселенная обладает именно такими качествами, какие следовало бы ожидать в том случае, если в ее основе нет никакого замысла или цели, нет ни добра, ни зла, ничего, кроме слепого, безжалостного безразличия».

На фоне такой действительности нам не следует удивляться итогам опроса, проведенного Институтом Гэллапа в 2001 г., в котором 45 % американцев согласились с утверждением «Бог создал людей в их нынешнем виде одномоментно в пределах последних 10 000 лет», 37 % предпочли промежуточную идею, что «люди сформировались за миллионы лет из менее развитых форм жизни, но Бог руководил этим процессом», и лишь жалкие 12 % признали стандартную научную теорию, что «люди сформировались за миллионы лет из менее развитых форм жизни, и Бог никак не участвовал в этом процессе».

В случае двух вариантов – «теория сотворения мира» и «теория эволюции», 57 % выбрали сотворение и лишь 33 % – эволюцию (10 % «не определились»). Одно из объяснений этих данных можно найти в результатах дополнительных опросов: лишь 33 % американцев считают, что теория эволюции «подкреплена убедительными фактами», в то время как несколько больше респондентов (39 %) полагают, что она недостаточно обоснована и что «это всего лишь одна из многих теорий». Четверть опрошенных сказали, что не обладают достаточными знаниями для ответа. По существу, проблема заключается в том, что только 34 % респондентов считают себя «хорошо осведомленными» об эволюции.

Такие результаты не могут не тревожить, но истина в науке не определяется демократическим путем. Неважно, 99 % или всего 1 % общества верит в определенную теорию. Она должна подтверждаться или опровергаться фактами, и в науке мало теорий, получивших больше подтверждений, чем теория эволюции. Подавляющее большинство данных в различных областях исследований (геология, палеонтология, зоология, ботаника, сравнительная анатомия, генетика, биогеография и т. п.) независимо друг от друга приводят к одному и тому же выводу: мы имеем дело с эволюционным процессом. Уильям Уэвелл, философ и историк науки XIX в., назвал схождение независимых направлений исследования к единому выводу «непротиворечивостью индукций». Я называю это «схождением доказательств». Впрочем, как бы это ни называлось, именно так доказывается правильность представлений об исторических событиях.

Причина, по которой мы наблюдаем это специфически американское явление отрицания эволюции (двойник отрицания холокоста с использованием той же риторики и приемов спора – для сравнения см. мою книгу «Почему люди верят в странные вещи»), в том, что небольшое, но голосистое меньшинство религиозных фундаменталистов неверно трактует теорию эволюции как вызов их глубоким религиозным убеждениям. Ответ на это недопонимание – нападки на эволюционную теорию. Это не случайность, что практически все непризнающие эволюцию – христиане, которые считают, что без причастности Бога к развитию жизни на Земле исчезает фундамент веры, морали и смысла жизни. Для некоторых, очевидно, научные открытия ставят под удар слишком многое.

Так как Конституция запрещает государственным школам пропагандировать какое-либо направление религии, возникло движение, которое противоречит само себе: оно называется «креационистское учение», или, по-современному, концепция «разумного замысла». Разумный замысел (сиречь Бог) чудесным образом вмешивается ровно там, где науке еще предстоит найти исчерпывающее объяснение какого-то явления. (Одно время разумный замысел занимался погодой, но теперь, когда мы в ней разобрались, он переключился на вопросы посложнее, например происхождение ДНК и клеточных форм жизни. Когда будут разгаданы и эти загадки, разумный замысел несомненно найдет другие, еще более неразрешимые.) Сторонники этой концепции хотели бы заставить нас преподавать детям лишь безопасные для них научные теории, а на вопросы происхождения жизни и определенные аспекты эволюции давать короткий ответ – «это деяние разумного замысла». Я не могу себе представить, как такую науку или что-то там еще, рожденное в головах сторонников концепции, можно преподавать в государственных школах. «Деяний разумного замысла» хватит лишь на очень короткий семестр.