Маркус дю Сотой - О том, чего мы не можем знать. Путешествие к рубежам знаний

Однако Барроу считает, что у той области науки, в которой работает он, есть явные отличия:

«В фундаментальной физике и космологии заранее известно, что некоторые задачи решить нельзя. Почему вообще существуют законы природы? Вопрос о числе измерений пространства и времени. Вопрос о существовании множественных вселенных. Была ли изначальная сингулярность? Бесконечна ли Вселенная? Можно придумать массу вопросов, на которые никто никогда не даст ответа. И это создает сложность другого рода».

Барроу получил Темплтоновскую премию именно за работу, в которой он выделил неустранимые ограничения научного исследования. Существует все усиливающаяся тенденция считать, что наука в конце концов сумеет заполнить все пробелы в знании, и Барроу прилагает все усилия, чтобы несколько охладить такую веру в могущество всезнающей науки:

«Вселенная устроена не ради нашего удобства. Она не есть упражнение в философии науки. Мы действительно не можем познать все это – и с этим ничего не поделаешь. Собственно говоря, мне казалось бы крайне подозрительным, если бы наши методы позволяли найти ответы на все эти фундаментальные вопросы. По-моему, такая ситуация была бы антикоперниканской. Поэтому то, что мы не можем решить некоторые задачи или не можем получить нужные нам данные, кажется мне коперниканским аспектом положения вещей».

По мнению Барроу, мы должны признать, что наше видение Вселенной чрезвычайно сильно искажено:

«Астрономия по большей части основана на наблюдении объектов, которые светятся в темноте, – звезд удаленных галактик, так называемой светящейся материи. Обычное вещество, из которого состоим мы и светящиеся звезды, составляет всего 5 % Вселенной. Светящаяся материя дает довольно необъективную картину. Она рассказывает о тех местах Вселенной, в которых плотность вещества настолько высока, что могут возникнуть ядерные реакции, вызывающие свечение».

В некоторой степени это относится и ко всей науке в целом. Наше видение Вселенной искажено в пользу того, что воздействует на наши органы чувств. Того, что на них не воздействует, мы просто не замечаем.

«Если бы мы жили на планете, постоянно покрытой облачностью, – скажем, на планете Манчестер, – у нас не было бы никакой астрономии. Зато мы могли бы много чего узнать о метеорологии».

Барроу считает, что космология очень сильно отличается от других наук – например от физики или гуманитарных дисциплин – и именно в этом может быть основная причина ее тесной связи с богословием.

«С точки зрения космолога, одно из отличий состоит в том, что ученые-естественники привыкли ставить опыты, проверять теории. Со Вселенной опыта не поставишь. Ее приходится принимать такой, какая она есть».

Многие современные ученые соглашаются с философским тезисом Карла Поппера о невозможности доказательства справедливости научной теории. Можно только попытаться опровергнуть такую теорию. Предположим, что все лебеди белые. Доказать это невозможно. Можно только опровергнуть эту теорию, обнаружив черного лебедя. Согласно взглядам, изложенным в книге Поппера, никакая теория, которая в принципе не может быть опровергнута, не может быть научной. Значит ли это, что из невозможности экспериментов в космологии следует, что целые ее разделы ненаучны? Барроу не собирается так быстро сдаваться:

«Философия науки, предлагаемая Поппером, невероятно наивна. Она неприменима к астрономии, так как, когда мы делаем наблюдения, мы не знаем, корректно ли они произведены. Поэтому предсказания могут быть опровергнуты просто потому, что кто-то ошибся в своем эксперименте. Или, что еще более вероятно, потому что в методе сбора данных содержались какие-то искажения».

Существование черных лебедей должно быть довольно сокрушительным ударом по теории, утверждающей, что все лебеди белые. Однако в менее прямолинейных случаях может быть гораздо менее очевидно, содержится ли ошибка в теории или в экспериментальных данных, и потому чересчур поспешно отбрасывать теории не следует. Может быть, этот лебедь извалялся в угольной пыли как раз перед тем, как мы его увидели.

Барроу считает, что у космологии могут быть свои черные лебеди:

«Ключевым моментом в разрешении всех этих фундаментальных вопросов, когда все действительно может измениться так, как у нас с нашими размышлениями никогда не получится, мог бы быть контакт с какой-нибудь высокоразвитой внеземной цивилизацией, развивавшейся независимо от нас, чтобы можно было узнать, что они думают о некоторых из этих вопросов. Используют ли они те же математические методы? Устроена ли их физика так же, как наша? Можем ли мы понять их определение фундаментальных констант? Что они думают об этих основных вопросах? Вот это был бы момент чрезвычайной важности – и именно в этом заключается главная причина, по которой с инопланетянами следует вступать в контакт».

Я думал, что возможность такого контакта, в котором можно получить от более развитой цивилизации ответы на главные вопросы, должна радовать Барроу. Но он меня удивил:

– С точки зрения науки это было бы катастрофой. Если бы мы вступили в контакт с высокоразвитой цивилизацией, которая дала бы ответы на все вопросы, которые мы когда-либо задавали, мы просто вышли бы из игры. Никакого смысла заниматься наукой после этого не останется. Это все равно что заглянуть в конец задачника и прочитать там все ответы.

– И вы бы так не сделали?

– По-моему, это была бы катастрофа.

Так же, как Мелисса Франклин, работающая в области физики элементарных частиц, отказалась нажимать на кнопку, дающую полное знание, на нашем втором «рубеже», Барроу не хочет подсматривать ответы в конце учебника. Однако в отличие от Франклин Барроу уверен, что существуют вопросы, на которые никогда не сможет ответить даже самая высокоразвитая цивилизация. Эти страницы в конце задачника навечно останутся пустыми.

«Плохая новость заключается в том, что в космологии есть неизвестное неизвестное – то, чего мы никогда не сможем познать, даже если мы и подозреваем, что можем знать о его существовании».

Многие полагают, что знание о существовании непознаваемых вопросов должно делать человека агностиком. Поэтому мне было интересно узнать мнение Барроу о вопросе существования Бога. Кто он – агностик? Атеист?

– На самом деле христианин.

Этого я не ожидал. Я много раз слышал выступления Барроу, прочел многие его книги, но в отличие от Полкинхорна (при виде которого сразу бросается в глаза его пасторский воротник) он не афиширует свой выбор. Хотя я, наверное, тоже делаю такой выбор, когда заявляю о своем атеизме. Я не считаю, что отказ от определенной позиции – единственная логическая реакция на существование неразрешимых вопросов.