Энтони Бивор - Сталинград

«Голод, – заметил через много лет после окончания войны доктор Дибольд, – менял психику и характер людей. Это проявлялось в их поведении и оставалось невидимым в мыслях». [1003]Немецкие, а также румынские солдаты, чтобы выжить, дошли до каннибализма… Тонкие ломти мяса, срезанные с замерзших трупов, варили в самодельных котелках. Особо брезгливым – или просто отвергающим подобное в корне? – оно предлагалось как верблюжатина. [1004]Тех, кто ел такое мясо, легко можно было узнать среди не просто бледных, а зеленовато-серых пленных – их лица приобретали розовый оттенок. Донесения о подобных случаях поступали изо всех лагерей, расположенных в самом Сталинграде и его окрестностях, в том числе из тех, где содержались захваченные во время операции «Уран». В одном советском источнике утверждается: «Пришлось пригрозить оружием, чтобы… прекратить такое варварство». [1005]Теперь в лагеря стало поступать больше продовольствия, однако оно по-прежнему разворовывалось.

Голод, холод и болезни способны превратить человека в животное. Пленный, страдающий дизентерией, от слабости мог упасть в выгребную яму. Он тонул в нечистотах, и никто не помогал ему выбраться. Впрочем, для того чтобы это сделать, нужны были не только сострадание, но и силы.

Конечно, многие, несмотря ни на что, оставались людьми. Показателен один случай, произошедший с молодым лейтенантом, графом, семье которого принадлежали несколько замков и поместий. Этот аристократ умирал от голода… Он уже попрощался с жизнью и вдруг услышал, что кто-то говорит на диалекте его родных мест, который ни с чем нельзя спутать. Граф окликнул этого человека и спросил, откуда тот родом. Солдат назвал деревню и, в свою очередь, спросил: «А ты кто такой и откуда?» Лейтенант назвался. «О да! – рассмеялся солдат. – Я тебя знаю. Не раз видел, как ты проезжаешь мимо в красном спортивном “мерседесе” или на охоту. Что ж, теперь мы вместе. Ты голоден? Я могу тебе помочь». [1006]Этот человек работал санитаром в лагерном госпитале. Там многие умирали, не успев съесть свой паек. Санитар собирал недоеденные корки и теперь стал делиться ими с лейтенантом. Это спасло молодому человеку жизнь.

В лагере первыми часто умирали люди высокие, крепкого сложения. У субтильных шансы выжить были выше. Худым и невысоким и в «котле», и позднее в лагерях для пленных этот шанс дали одинаковые мизерные пайки, не учитывавшие рост и вес каждого отдельного человека. В советских лагерях только лошадей кормили в соответствии с их размерами.

Весной в лагерях военнопленных началась реорганизация. Всего в 20 таких лагерях, а также в госпиталях содержалось около 235 000 бывших солдат и офицеров 6-й армии и 4-й танковой армии, в том числе те, кто был взят в плен в декабре в ходе попытки разблокирования, осуществленной Манштейном, плюс румыны и другие союзники.

Первыми уехали высшие офицеры – их переводили в лагерь под Москвой. Генералам и полковникам подали состав из комфортабельных вагонов, что очень возмутило младших офицеров. Они считали, что долг тех, кто отдавал приказы сражаться до конца, отнюдь не в том, чтобы покинуть своих подчиненных сейчас, когда все они оказались в столь бедственном положении. «Военачальники должны оставаться со своими людьми, – заметил один лейтенант, – а не уезжать от них в мягких вагонах». [1007]Как это ни жестоко, оказалось, что шансы остаться в живых напрямую зависят от звания. Так, из содержавшихся в лагерях солдат умерли свыше 95 процентов, из младших офицеров – 55 процентов, а из высших офицеров – только 5 процентов. Как отметили иностранные журналисты, сразу после капитуляции далеко не у всех представителей высшего командного состава были заметны следы недоедания.

Кое-кого отправили в лагеря неподалеку от Москвы, в Луневе, Красногорске и Суздале. Те, кого отобрали для антифашистской работы, попали под Елабугу. Эти люди не удостоились условий транспортировки, которые были предоставлены генералам. В одном из эшелонов, отправленных в марте, из 1800 пленных в дороге умерли 1200. Теперь к тифу, желтухе и дифтерии добавились цинга, водянка и туберкулез. А как только весна полностью вступила в свои права, стало быстро расти число случаев заболевания малярией.

От Сталинграда уходили все новые и новые эшелоны с солдатами и младшими офицерами. Около 20 000 человек были отправлены в Узбекистан – в Бекабад, 2500 – в Вольск под Саратовом. 5000 человек отправили по Волге в Астрахань, 2000 – в Усмань, севернее Воронежа. Остальных распределили в Басяновский под Свердловском, Оранки под Горьким, а также в Караганду.

Когда пленных регистрировали перед отправкой, многие писали своей профессией «сельскохозяйственный рабочий» в надежде на то, что попадут в деревню. Заядлые курильщики собирали верблюжий помет и сушили его, чтобы не остаться в дороге без курева. После пережитого в Бекетовке все были уверены в том, что худшее осталось позади. Переезд дарил пленным надежду на лучшее. Однако вскоре они поняли, что ошибались. В каждом вагоне, куда загоняли до 100 человек, имелась одна-единственная дыра в полу, служившая отхожим местом. По-прежнему было страшно холодно, но главным лишением опять стала жажда. Кормили сухарями и соленой рыбой, а воды давали очень мало. От отчаяния люди лизали конденсат, намерзший на железных частях внутри вагона. На остановках пленные, которым разрешали выйти из вагонов, не в силах удержаться, хватали пригоршнями снег и запихивали его в рот. Конечно, это было небезопасно. Многие умирали. Трупы складывали у дверей вагонов, и они лежали там до следующей остановки. «Сколько капут?» – кричали на станциях конвойные на ломаном немецком.

В некоторых случаях дорога занимала до 25 суток. Самым худшим был маршрут через Саратов и дальше в Узбекистан, в Бекабад. В одном вагоне из 100 человек в живых к концу пути осталось всего восемь. Когда пленные наконец добрались до лагеря, выяснилось, что им предстоит строить гидроэлектростанцию. Облегчение, вызванное словами о том, что они пройдут дезинсекционную обработку, вскоре сменилось разочарованием. Пленным сбрили все волосы, после чего подвергли их химической обработке. После этой процедуры несколько человек умерли.

Бараков не было, жить пришлось в землянках. Однако худшим сюрпризом было не это, а немецкий ефрейтор, добровольно пошедший служить конвоиром. «Ни один русский никогда не обращался со мной с такой жестокостью», – написал впоследствии один из пленных. [1008]К счастью, в этом «параллельном» ГУЛАГе заключенных часто переводили из одного лагеря в другой. Из Бекабада многих отправляли в Коканд или, что лучше всего, в Кызыл-Кию, где было неплохое медицинское обслуживание и даже имелся примитивный бассейн, сооруженный самими пленными.