Энтони Бивор - Сталинград

К немецкому аналогу «катюши», шестиствольному реактивному миномету Nebelwefer, русские солдаты относились с презрением. Они называли его «пустомеля» или «ишак», потому что его снаряды при запуске издавали характерный звук, похожий на рев осла, а также «ванюша» – по аналогии с «катюшей». В 62-й армии была расхожая шутка [334]о том, что будет, если «ванюша» решит жениться на «катюше».

Вскоре Чуйков понял, что главное оружие пехоты в Сталинграде – пистолеты-пулеметы, гранаты и снайперские винтовки. Во время финской войны 1939–1940 годов Красной армии пришлось противодействовать лыжникам, стреляющим на ходу. Советское военное командование оценило эффективность этой тактики и взяло ее на вооружение. В Сталинграде стали создавать небольшие отделения автоматчиков, которые вели огонь, сидя на броне танка Т-34. В уличных противостояниях такие группы прекрасно себя показали в условиях ближнего боя. Чтобы выбить противника из полуразрушенных зданий и подвалов, красноармейцы использовали гранаты, которые скоро стали называть карманной артиллерией. Гранаты были эффективны и в обороне. По приказу Чуйкова запас гранат всегда должен был находиться в специальных нишах в каждом окопе и другом укрытии. Бывало, что по вине необученных солдат происходили несчастные случаи. Иногда бойцы, в основном выходцы из Средней Азии, погибали, пытаясь приспособить взрыватели немецких гранат к своим собственным. «Необходима повсеместная отработка навыков обращения с оружием», [335]– докладывал в связи с этим начальник политотдела Военному совету Сталинградского фронта.

Другим оружием, нередко представлявшим опасность не только для врагов, но и для тех, в чьих руках оно находилось, были огнеметы. Это эффективное и устрашающее средство было незаменимым при выбивании неприятеля из подземных коммуникаций, подвалов и других укрытий, но солдаты, вооруженные огнеметами, знали, что, как только их обнаружат, они станут первой целью для вражеских пуль.

Красноармейцы изощрялись в изобретении всевозможных приспособлений, чтобы уничтожать противника. Постоянно создавались все новые «штучки», последствия действия которых часто оказывались непредсказуемыми. Так, раздосадованный невозможностью противостоять налетам немецкой авиации командир батальона капитан Ильгачкин решил вместе с одним из своих солдат, красноармейцем Репой, «сконструировать» собственную зенитную пушку. Они закрепили противотанковое ружье на колесе от телеги, которое, в свою очередь, было насажено на длинный кол, вбитый в землю. Ильгачкин произвел сложные расчеты на основе начальной скорости противотанковой пули и предположительной скорости вошедшего в пике бомбардировщика. Знал ли эти цифры худой и унылый Репа, [336]нам неизвестно, но изобретателям было чем гордиться: из их орудия удалось сбить три немецких самолета.

Настоящие зенитные батареи также усовершенствовали тактику. Пилоты люфтваффе начинали свои рейды на высоте от 1200 до 1500 метров. Приблизившись к цели, они под углом 70 градусов с воем входили в пике, а выходили из него на высоте чуть меньше 600 метров. Стрельба по ним непосредственно в тот момент, когда самолеты неслись к земле, была пустой тратой снарядов, поэтому зенитчики научились ставить заградительный огонь в тех точках, где машины должны были войти в пике или начать выходить из него.

Еще одну «новацию» придумал Василий Зайцев, вскоре ставший одним из самых прославленных снайперов армии, обороняющей Сталинград. Установив снятый со своей снайперской винтовки оптический прицел на противотанковое ружье, Зайцев расстреливал немецкие пулеметные расчеты, пуская мощный заряд точно в амбразуру.

Славы можно добиться и с помощью обычного оружия. Бездыко, ас-минометчик из дивизии Батюка, прославился тем, что успевал выпустить шестую мину, пока первая еще не упала на землю. Подобные рассказы распространялись по армии, чтобы вызвать уважение к героям и стремление подражать им. В 62-й армии было очень популярно выражение: «Береги оружие как зеницу ока». [337]

Сталинградские «гарнизоны» (в них входили и женщины – санитарки и связистки), удерживающие укрепленные здания, мужественно переносили испытания, выпавшие на их долю. Оставаясь по нескольку дней отрезанными от своих, все они терпели большие лишения. Им приходилось дышать пылью и дымом, страдать от голода и, что гораздо страшнее, от жажды. Водопровод в городе не работал с августа – тогда в ходе бомбардировок были разрушены насосные станции. Зная, как опасно пить грязную воду, солдаты в отчаянии стреляли по водопроводным трубам в надежде извлечь из них хоть несколько капель чистой влаги.

Трудно оказалось снабжать продовольствием и войска на передовых позициях. В одной противотанковой батарее был повар из казанских татар, который наполнял огромную армейскую флягу чаем или супом, привязывал ее к спине и под огнем полз на позиции. Если во флягу попадали пуля или осколок, несчастного повара с ног до головы обливало горячей жидкостью. Позднее, когда ударили настоящие морозы, чай и суп стали замерзать, и повар, возвращавшийся назад, часто весь был покрыт сосульками. [338]

Четкой линии фронта не было. При глубине обороны, местами не превышающей нескольких сотен метров, штабы оказывались почти такими же уязвимыми, как и передовые позиции. «Разрывы снарядов над нашим командным пунктом стали обычным делом, – писал своему другу из госпиталя полковник Тимофей Вишневский, командир артиллерийского дивизиона 62-й армии. – Когда я покидал блиндаж, повсюду слышались автоматные очереди. Казалось, что немцы вокруг нас». [339]Случай, о котором упоминает Вишневский, был неординарным даже во всем этом хаосе. Тогда немецкий танк подъехал вплотную к выходу из штаба и перегородил единственный выход из него. Вишневский и его офицеры сумели прорыть лаз до оврага с противоположной стороны и вылезти из блиндажа. Полковник в этот день был тяжело ранен. «Мое лицо полностью обезображено, – сокрушался он. – Теперь успеха у женщин мне не видать».

Немецким командным пунктам в сентябре и октябре почти ничего не угрожало. Метровый слой земли поверх бревенчатого наката служил надежной защитой даже от «катюш». Единственной реальной опасностью было прямое попадание крупнокалиберного снаряда с противоположного берега Волги. Командиры дивизий и полков устраивались с максимальным комфортом. Нередко рядом с ящиком марочного вина или коньяка, привезенного из Франции, стоял патефон. Правда, было душно, поэтому некоторые офицеры надевали вместо форменных брюк спортивные или даже теннисные шорты. К тому же их обмундирование кишело паразитами.

Совсем иными были условия жизни немецких солдат. С приближением опасного темного времени суток они желали друг другу не «доброй ночи», а «безопасной ночи». Утром солдаты выбирались на улицу, промерзшие до костей, и старались хоть немного согреться, поймав на дне окопа скупые лучи осеннего солнца. Радуясь, что ночь миновала, немцы начинали выкрикивать угрозы и оскорбления. «Русские, ваше время вышло!» или «Эй, рус, буль-буль, сдавайся!». Им постоянно хотелось сбросить советские войска в Волгу, где те потонут, как объятое паникой стадо.