Генри Киссинджер - Мировой порядок

Эта динамика породила десятилетия устойчивого экономического роста, периодически нарушавшегося финансовыми кризисами, которые происходили с нарастающей, по всей видимости, силой: в Латинской Америке – в 1980-х годах; в Азии – в 1997 году; в России – в 1998 году; в Соединенных Штатах Америки – в 2001 году, а затем снова, начиная с 2007 года; в Европе – после 2010 года. У победителей – тех, кто сумел пережить шторм в течение необходимого периода и смог двинуться дальше, – имеются несколько претензий к системе. Но проигравшие – например, те, кто увяз в неверных структурных планах, как получилось с южным «блоком» Европейского союза, – ищут для себя средства исцеления в решениях, которые противоречат или, по крайней мере, препятствуют функционированию глобальной экономической системы.

Хотя у каждого из этих кризисов была своя причина, отличная от прочих, общими чертами кризисных ситуаций являлись расточительная спекуляция и систематическая недооценка рисков. Чтобы скрывать характер связанных с ними сделок, создавались различные финансовые инструменты. Кредиторы испытывали трудности при оценке степени обязательств, а заемщики, в том числе и ведущие страны, – при осознании последствий задолженности.

Таким образом, международный порядок сталкивается с парадоксом: его успешность зависит от торжества глобализации, но сам этот процесс порождает политическую реакцию, которая часто идет вразрез с его устремлениями. У менеджеров экономической глобализации мало оснований и возможностей заниматься политическими процессами. Еще меньше стимулов у тех, кто управляет политическими процессами: зачем рисковать имеющейся поддержкой внутри страны, приближая экономические или финансовые проблемы, сложность которых в состоянии понять разве что эксперты?

В подобных условиях вызовом становится само управление. Правительства подвергаются давлению, стремясь «подтолкнуть» процесс глобализации в направлении, которое будет соответствовать национальной выгоде или политике меркантилизма. Таким образом, на Западе вопросы глобализации слились с проблематикой проведения демократической внешней политики. Гармонизация проблем политического и экономического международных порядков ставит под сомнение укоренившиеся взгляды: стремление к мировому порядку, потому что оно требует расширения национальной структуры; упорядочивание глобализации, потому что жизнеспособная практика предполагает видоизменение общепринятых моделей.

В-третьих, отсутствует эффективный механизм, в рамках которого великие державы консультировались бы друг с другом и, возможно, сотрудничали по наиболее важным проблемам. Подобная критика может показаться странной, ведь существует множество многосторонних форумов – причем сегодня их намного больше, чем когда-либо в истории. К Совету Безопасности ООН – обладающему формальной властью, но по наиболее важным вопросам часто лишенному единого мнения, – добавляются регулярные встречи на высшем уровне: атлантических лидеров – на сессиях НАТО и в рамках Европейского союза, руководителей стран Азиатско-Тихоокеанского региона – на совещаниях АТЭС и на Восточноазиатских саммитах, глав развитых стран – в группах G7 или G8, а лидеров ведущих экономических стран – в формате G20. На всех этих международных форумах США выступают ключевым участником. Однако характер и частота таких встреч работают против определения долгосрочной стратегии. Большую часть подготовительного этапа занимают обсуждение расписаний и переговоры о формальной повестке дня; проведение некоторых форумов фактически зависит от календарных графиков лидеров, поскольку довольно сложно на регулярной основе собирать руководителей стран в каком-то одном месте. Главы государств, как участники подобных встреч, в силу занимаемых ими постов, наибольшее внимание уделяют тому, какое воздействие на публику окажет их деятельность на форуме; они склонны делать упор на тактические последствия или на те аспекты, которые пойдут на пользу их популярности. Такая процедура мало что позволяет, помимо составления официального коммюнике: в лучшем случае возможно обсуждение нерешенных тактических вопросов, а в худшем – все сводится к новой форме саммитов как события для «социальных СМИ». Если необходимо доказывать актуальность современной структуры международных правил и норм, то ее нельзя просто подтверждать совместными декларациями; нужно выказывать заботу о ней как о всеобщей цели.

Все это время лидерство Америки было обязательным, даже когда оно характеризовалось двойственностью политики. Америка искала баланс между стабильностью и отстаиванием универсальных принципов, не всегда совместимых с принципами невмешательства в дела суверенных государств или историческим опытом других наций. Стремление к балансу между уникальностью американского опыта и идеалистической уверенностью в его универсальности, между полюсами самоуверенности и самоанализа по своей сути бесконечно. Чего оно не позволяет, так это отступления.

Реконструкция международной системы представляет собой основную задачу государственного управления. Расплатой за неудачу будет не столько большая война между государствами (хотя в некоторых регионах подобный исход не исключен), сколько смещение к сферам влияния, определяемых особыми внутренними структурами и формами управления, – например, вестфальская модель по сравнению с вариантом радикальных исламистов. На краях сфер у одних субъектов порядка будет возникать соблазн проверить силу в отношении единиц другого порядка, считающихся нелегитимными. Они окажутся включенными в сеть мгновенной коммуникации и будут постоянно сталкиваться друг с другом. Со временем напряженность этого процесса перерастет в маневры за завоевание статуса или преимущества – в масштабе континента или даже всего мира. Борьба между регионами может оказаться даже еще более изнурительной, чем былые столкновения между нациями.

Современные поиски мирового порядка требуют согласованной стратегии, направленной на создание концепции порядка внутри различных регионов и на взаимное увязывание этих региональных порядков. Эти цели необязательно совпадают или согласуются друг с другом: триумф радикального движения мог бы установить порядок в одном регионе – и одновременно породить условия для потрясений в других странах и для конфликтов между ними. Если в каком-то регионе одна страна станет доминировать в военном отношении и это обернется установлением порядка, то возможно возникновение кризиса во всем остальном мире.

Вполне уместна переоценка концепции баланса сил. Теоретически баланс сил вполне поддается расчету; на практике же оказывается крайне трудно согласовать расчеты одной страны с позициями других государств и добиться общего признания определенных рамок. Гипотетический элемент внешней политики – необходимость согласовывать действия с оценкой, которую, когда она сделана, нельзя подтвердить, – никогда не бывает более реалистичным, чем в периоды потрясений. Далее, старый порядок находится в постоянном изменении, в то время как форма, призванная его заменить, сама еще крайне неопределенна. Все зависит, следовательно, от некоей концепции будущего. Но меняющаяся внутренняя структура способна породить различные оценки значимости существующих тенденций и, что более важно, противоречащие друг другу критерии, призванные устранить эти разногласия. Такова дилемма нашего времени.