Генри Киссинджер - Мировой порядок

На фоне этих событий сформировался новый парадокс – дуалистический вызов международному порядку. Благодаря иранской революции исламистское движение, нацеленное на уничтожение вестфальской системы, получило контроль над современным государством и захватило его «вестфальские» права и привилегии – место в Организации Объединенных Наций, участие в международном торговом обороте, дипломатический статус. Таким образом, клерикальный режим Ирана поместил себя в «точку пересечения» двух мировых порядков, пользуясь доступными преимуществами вестфальской системы и одновременно отрицая ее легитимность, публично декларируя ее бессмысленность и неизбежную гибель.

Эта двойственность прочно укоренилась в государственной доктрине. Иран стал официально именовать себя Исламской Республикой, подразумевая, что не признает текущие территориальные разграничения, а духовные лидеры во главе иранской власти (сначала Хомейни, затем его преемник Али Хаменеи) представлялись не просто политическими деятелями, но как всеобщие вожди – «верховный лидер исламской революции», «руководитель исламской уммы и всего угнетенного народа».

Исламская Республика ворвалась на мировую арену, грубо поправ основной принцип вестфальской международной системы – дипломатический иммунитет: иранцы взяли штурмом американское посольство в Тегеране и продержали его сотрудников в заложниках 444 дня (нынешнее иранское правительство гордится этим штурмом, иначе оно не назначило бы в 2014 году человека, работавшего тогда переводчиком при заложниках, послом Ирана в Организации Объединенных Наций). Далее, в 1989 году, аятолла Хомейни примерил на себя роль всемирного авторитета – он выпустил фетву (религиозное решение), содержавшую смертный приговор Салману Рушди, английскому писателю и индийскому мусульманину по происхождению, за публикацию в Великобритании и США романа, который аятолла посчитал оскорбительным для мусульман.

Сохраняя «типовые» дипломатические отношения со странами, на территориях которых действовали экстремистские группировки, исламистский Иран поддерживал такие радикальные организации, как «Хезболла» в Ливане и «Армия Махди» в Ираке (вооруженные формирования, противостоявшие правительствам и регулярно прибегавшие к терактам). Стремление Тегерана к исламской революции позволяло допускать сотрудничество между суннитами и шиитами во имя создания широкой антизападной коалиции – так, Иран поставлял оружие суннитской джихадистской группировке ХАМАС, воевавшей с Израилем, а также, по мнению некоторых экспертов, снабжал талибов в Афганистане; доклад Комиссии по расследованию событий 11 сентября и отчет о раскрытии в 2013 году террористического заговора в Канаде доказывают, что в Иране нашли прибежище и боевики «Аль-Каиды» [75].

По вопросу о необходимости свержения существующего миропорядка исламисты с обеих сторон – как сунниты, так и шииты – пребывали в согласии. Напряженность в отношениях суннитов и шиитов на Ближнем Востоке в начале двадцать первого века может быть сколь угодно велика, но в восприятии идей Саида Кутба они чрезвычайно близки, – а эти идеи практически идентичны тем, которые озвучивали иранские аятоллы. Утверждение Кутба, что ислам со временем установит новый порядок и будет доминировать в мире, соответствовало убеждениям людей, которые швырнули Иран в пучину религиозной революции. Тексты Кутба активно распространяются в Иране, некоторые из них лично перевел аятолла Али Хаменеи. Как писал Хаменеи в 1967 году, в предисловии к работе Кутба «Будущее веры»:

«Этот проницательный и великий автор попытался в своей книге… показать суть веры как таковой, а затем, сформулировав это, составить программу жизни… [подтвердить] своим красноречивым стилем и самим мировоззрением, что в конечном счете мировое правительство должно быть нашим и что будущее принадлежит исламу».

Для Ирана, олицетворяющего надежды шиитского меньшинства, победу может и должно обеспечить забвение доктринальных различий во имя достижения общих целей. И потому иранская конституция провозгласила объединение всех мусульман как обязанность Ирана:

«Согласно священному аяту [76]все мусульмане представляют собой единую умму. Правительство Исламской Республики Иран обязано сделать так, чтобы его общая политическая линия основывалась на союзе исламских народов: оно должно прилагать максимум усилий к тому, чтобы осуществить политическое, экономическое и культурное единство исламского мира».

Акцент, очевидно, ставится не на богословские споры, а на идеологическую экспансию. Как подчеркивал Хомейни: «Мы должны экспортировать нашу революцию по всему миру, должны отказаться от попыток прекратить ее распространение, ибо ислам не только не делает различий между мусульманскими странами, но и является защитником всех угнетенных». В итоге от страны потребуется вступить в эпическую борьбу с «Америкой, этим мировым грабителем», коммунистическими материалистическими сообществами в России и в Азии, а также с «сионизмом и Израилем».

Хомейни и его сторонники, революционеры-шииты, расходятся с суннитскими исламистами в том – и именно здесь суть их братоубийственного соперничества, – что верят, будто глобальные потрясения завершатся пришествием Махди [77], который вернется из «сокрытия» (он уже тут, но незрим) и примет полномочия сюзерена, каковые верховный лидер Исламской Республики временно отправляет в его отсутствие [78]. Президент Ирана Махмуд Ахмадинежад даже счел этот тезис достаточно разработанным, чтобы представить его на заседании Организации Объединенных Наций 27 сентября 2007 года:

«Без всякого сомнения, Обещанный, то есть истинный Спаситель, придет в этот мир. В единении со всеми правоверными, борцами за справедливость и благотворителями он построит светлое будущее и наполнит мир справедливостью и красотой. Таково обетование Божие; и потому оно будет исполнено».

Мировой порядок, предусматриваемый такой концепцией, опирается на важную предпосылку, как писал президент Ахмадинежад президенту Джорджу Бушу в 2006 году, – на всемирное признание единственно правильной религиозной доктрины. Письмо Ахмадинежада (обычно толкуемое на Западе как увертюра к переговорам) завершается словами «Vasalam Ala Man Ataba’al Hoda»; эту фразу сознательно оставили без перевода в опубликованном варианте. Она означает: «Мир только тем, кто следует истинному пути». Аналогичное по духу послание пророк Мухаммад в седьмом веке направил императорам Византии и Персии – стран, которым предстояло вскоре пасть под натиском ислама.

На протяжении десятилетий западные наблюдатели пытались выявить «глубинные причины» подобных настроений, убеждая себя и других, что откровенно экстремистские заявления следует трактовать отчасти метафорически и что отказ от прежней политики – примером которой может служить вмешательство США и Великобритании во внутренние дела Ирана в 1950-х годах, – откроет дорогу к примирению. Тем не менее революционный исламизм по сей день не выказывает ни малейшего стремления к международному сотрудничеству в западном понимании этого термина; и иранский клерикальный режим ни в коем случае нельзя представлять как руководство постколониального движения за независимость, терпеливо ожидающее проявления Америкой доброй воли. По мнению режима аятолл, спор с Западом не сводится к обсуждению конкретных технических уступок или формул; это конкуренция за мировой порядок.