Джон Браун - Семь элементов, которые изменили мир

К началу Второй мировой войны появление портативных фотоаппаратов с более чувствительной фотопленкой давало фотокорреспондентам возможность следовать за солдатами, идущими в бой. Первые военные фотографы, например Мэттью Брейди и Роджер Фентон, вынуждены были снимать только неподвижных людей – тогдашняя фототехника оставалась несовершенной. Военный фотограф Роберт Капа находился во втором эшелоне войск союзников, высадившихся в Нормандии в 1944 г. Стоя по пояс в водах Ла-Манша, под свист вражеских пуль Капа сделал несколько исторических снимков этой крупнейшей военной операции. «Если ваши снимки нехороши, значит, вы делали их с недостаточно близкого расстояния», – говаривал Капа [44]. Фотографии помогают запечатлеть мимолетные образы мира, которые при отсутствии в нем серебра сохранялись бы только в виде слабеющих воспоминаний. «Вы делаете снимок в течение малой доли секунды, – объяснял известный фотограф Анри Картье-Брессон в 1957 г. – Ваш глаз должен увидеть композицию или выражение лица, которые предлагает сама жизнь, и нужно интуитивно понимать, когда должен щелкнуть затвор фотоаппарата» [45].

Вовремя нажатая кнопка затвора – и становится понятно, как гражданские лица оказались втянуты во вьетнамскую войну. На фотографиях враг перестает быть безликим чудовищем и превращается в страдающее человеческое существо, с которым зрители могут почувствовать связь. Показывая простых людей на другом краю планеты, фотография пробуждает глобальное общественное сознание. Фотография Эдди Адамса «Казнь в Сайгоне», о которой говорилось выше, вызвала протесты, ведь изображенное выглядело бездумным убийством невинного вьетнамца. Снимок демонстрирует еще одну способность фотографии – искажать фактические события. Адамс объяснял: «Генерал убил вьетконговца, а я убил моим снимком генерала. Неподвижные фотографии – самое мощное оружие в мире. Люди верят им, но фотографии лгут, даже не прибегая к манипуляциям. Они сообщают только половину правды… Вот то, о чем умолчала фотография: “Что сделали бы вы, если бы оказались генералом в том месте в тот жаркий день и к вам привели бы так называемого плохого парня, который подорвал одного, двух или трех американцев?”» [46].

Хотя фотография близко подходит к истинному отображению реальности, она никоим образом не является абсолютно надежным источником информации. Снимки могут вводить и вводят в заблуждение. Фотографии Иосифа Сталина в окружении соратников постоянно изменялись: по мере того как люди из его окружения уничтожались в ходе партийных чисток, они исчезали и с фотографий. Коммунистическая партия Китая также часто прибегала к манипуляциям в темноте фотолабораторий.

Однако из надежных источников к нам по-прежнему приходят берущие за душу изображения реальности. В 1994 г. фотожурналист Себастьен Сальгадо провел три дня в лагере для беженцев Кибехо на юго-западе Руанды. Каждый день в лагерь прибывали сотни беженцев, стремившихся избегнуть насилия со стороны вооруженных формирований. Сальгадо испытал шок от того, что увидел. «Масштаб творящегося вокруг ужаса, по-видимому, сделал людей невосприимчивыми к идее смерти. Я видел мужчину, шедшего с узлом в руках и болтавшего с другим мужчиной. Когда они подошли к общей могиле, он бросил на кучу трупов безжизненное тело своего ребенка и повернул назад, продолжая болтать с попутчиком» [47]. Сальгадо хотел использовать фотографии для демонстрации реальности, стоящей за статистическими данными о бедности на планете. Фотографии говорят больше, чем слова: изображение человеческих страданий становится чем-то более важным, чем политические обращения, и задевают за живое каждого, кто их видит. Так фотография заставляет зрителя действовать.

Лично мне серебро предоставляет и другие способы хранить ценные воспоминания. На кофейном столике в моем кабинете лежат три серебряные персидские шкатулки, полученные моими родителями в качестве прощальных подарков при отъезде из Ирана в 1960-е гг. Их рисунок – чеканка по обратной стороне металла, позволяющая получить на лицевой стороне рельефное изображение. Шкатулки пробуждают во мне воспоминания о детских годах в Иране: о реве горящих газовых факелов, о зареве пожара на нефтяном месторождении и, разумеется, о наших посещениях мастерских серебряных дел мастеров, которые, сидя по-турецки, усердно трудились. Серебро всегда помогало сохранять воспоминания с помощью орнаментов и украшений. Но оно также продолжает служить средством сбережения богатства. В 1970-х гг., когда фотографический процесс с использованием серебра имел широчайшее применение, два брата, пытавшиеся найти надежное пристанище для своего огромного богатства, сумели вызвать рост цены на серебро до невиданных ранее высот.

Банкер Хант был прежде всего нефтяником. Он унаследовал интерес к нефти от своего отца Х. Л. Ханта, богатейшего нефтяного магната из Техаса. Первое крупное состояние Х. Л. сделал благодаря игре в покер в имевшем подходящее название городке нефтедобытчиков Эльдорадо (где в 1926 г. родился Банкер). Выигрыш он инвестировал в аренду небольшого нефтеносного участка и оказался настолько удачлив, что получил нефть из первой же скважины. Хотя вскоре она перестала давать нефть, он инвестировал деньги в разработку нескольких более успешных скважин, сначала перебравшись во Флориду, а затем вернувшись в Техас. Там он стал крупнейшим независимым оператором на месторождении на востоке штата. К тому времени, когда Банкер Хант решил пойти по стопам отца, в США оставалось уже мало возможностей для разведки нефти, и поэтому он обратил свой взор на Ливию. В ту пору (период правления короля Идриса) ливийское правительство продавало иностранцам концессии на разведку нефти. Задача заключалась в том, чтобы купить наиболее перспективные участки. Хант, не связанный ни с какими международными нефтяными компаниями, сумел выиграть концессию в восточной провинции Киренаика вблизи от границы с Египтом. Концессия на другой участок Т-образной формы («Т от Техаса» – говорил Банкер) под названием Блок 65, в глубине Сахары, выглядела менее перспективной, и Хант приобрел его задешево [48].

Поначалу ему не везло, и он быстро остался без денег, но в 1960 г. заключил сделку с British Petroleum, возымевшую важные последствия. Он согласился с правом компании бурить скважины на Блоке 65 и делить с ней любую найденную нефть в пропорции 50:50. Игра стоила свеч; в ноябре 1961 г. BP обнаружила крупное нефтяное месторождение Сарир, объем которого оценивался примерно в 8–10 000 000 000 баррелей, из которых добыта могла быть минимум половина [49].

Даже при низкой цене на нефть в 1960-х гг. половинная доля Ханта оценивалась в 4 млрд долл., что вместе с наследством, полученным от отца, делало его богатейшим человеком в мире. Но позиции BP и Ханта вскоре пошатнулись: в 1969 г. после переворота к власти пришел полковник Муамар Каддафи. Британские войска выполняли роль смотрителя в Персидском заливе с 1835 г., но в декабре 1971 г. они готовились покинуть этот район. За день до их отправки на родину Иран решил заполнить вакуум власти и взял под контроль три небольших острова, не имеющих стратегического значения. Британцы не противились, что вызвало возмущение в арабском мире. В качестве наказания Великобритании Каддафи национализировал нефтяные активы BP в Ливии [50]. Хант по-прежнему имел право добывать свою долю нефти – около 200 000 баррелей в день – на месторождении Сарир, но Каддафи распорядился, чтобы на следующий год все нефтяные компании уступили Ливии 51 % нефтедобычи. В отличие от многих других компаний, Хант отказался выполнить требование. В апреле 1973 г. все его ливийские предприятия были национализированы, чтобы, как выразился Каддафи, дать «пощечину наглой и высокомерной Америке» [51]. Банкер Хант, сначала ставший богатейшим человеком в мире, затеял рискованную игру и потерял почти все. Нужно было обладать смелым деловым мышлением, чтобы снова пойти на риск, но Хант поступил именно так. Нефть больше не казалась безопасным вложением денег, и он инвестировал оставшиеся деньги в недвижимость и лошадей – страстное его увлечение [52]. Также он обратил внимание на серебро.