Лоуренс Рис - Нацисты: Предостережение истории

Сразу после начала войны в квартиру Кантовского явились сотрудники НКВД и арестовали его, а к июлю переправили в Омскую тюрьму, где он провел несколько следующих месяцев. «Об Омской тюрьме надо романы писать да поэмы слагать, – рассказывает он. – Представьте камеру на девять коек. Нас туда втискивали по пятьдесят-шестьдесят человек, мы спали на нарах, под нарами, между нарами и в главном проходе. Дважды в день нас выпускали из камеры в туалет, а каждые две недели водили в баню. А прогулок по тюремному двору не разрешали; вообще никогда не выводили на свежий воздух».

Листовка, отпечатанная на машинке после ареста преподавателя, стоила Кантовскому десяти лет заключения в исправительно-трудовом лагере. Но едва лишь его перевели туда из Омской тюрьмы, Кантовский сам попросился на фронт, ибо «если страна в опасности, постыдно отсиживаться за решеткой». Те на Западе, кто предпочитает думать, что несомненная жестокость советского режима была единственной причиной, по которой Красная Армия жертвовала столькими бойцами в каждой битве, поступок Владимира Кантовского кажется непостижимым. Ибо перед нами человек, добровольно вызвавшийся служить в одном из пресловутых сталинских штрафбатов. Эта история доказывает: террор, царивший в Советском государстве, был лишь одной из причин того, что Красная Армия билась не на жизнь, а на смерть. В 1942 году даже заключенные, ни за что ни про что оказавшиеся в ГУЛАГе, шли в бой с немцами по собственному желанию, движимые лишь патриотизмом и верой в коммунистические идеалы.

После того как летом 1942 года Сталин издал приказ № 227, Кантовский узнал, что его просьбу удовлетворили: отправляли на фронт, сократив срок заключения с десяти лет до пяти. Он стал одним из четырехсот сорока тысяч советских солдат, служивших в штрафбатах; сколько из них выжило в той войне – неизвестно; едва ли многие смогли уцелеть 1.

На передовой Кантовский познакомился с другими бойцами своего батальона: «Из них я был единственным политзаключенным – обычно в штрафбаты отправляли тех, кого осудили за малозначительные преступления, например, опоздания на работу, что в то время каралось уголовной ответственностью. Если вы опаздывали более, чем на двадцать одну минуту, вас приговаривали к тюремному заключению сроком в один год, впрочем, вместо этого вы могли отправиться служить в штрафбат. Если вы что-нибудь украли или нагрубили кому-то на улице – вас также ждал тюремный срок или штрафбат».

Кантовский знал, что в штрафбате «старые грехи смываются только кровью» и что выжить, покинуть штрафной батальон возможно, лишь получив боевое ранение. И все же он ни на миг не пожалел о своем выборе: «Таким уж я уродился: не люблю сожалеть о содеянном – из принципа никогда не сожалею. И, несмотря ни на что, передо мной тогда открылись новые возможности. Шансов уцелеть было немного – но если хотя бы десять человек из двухсот пятидесяти оставались после боя в живых, это все равно значило, что какой-то шанс имелся».

Не получив никакой предварительной подготовки, отряд Кантовского попал на фронт, где им объявили, что представилась возможность послужить Родине – пойти в разведку боем. Их задачей было предельно приблизиться к расположению немцев и «заставить врага открыть огонь, чтобы наши разведчики могли определить местоположение огневых точек, а затем уничтожить их. Выступить приказали на рассвете, и двигаться к лесу, где стояли немцы, почти в четырехстах метрах от советских позиций. «Как только мы достаточно приблизились, противник открыл огонь. Однако наши офицеры кричали: “Вперед! Вперед!” Не думаю, что в таких обстоятельствах кто-то вспоминал о патриотизме. Знаешь: близится нечто неотвратимое, гибельное. Это вроде русской рулетки: уж как повезет…»

Штрафбат шел дальше, и огонь немецких пулеметчиков усиливался. Четыре или пять советских танков, двигавшихся вослед пехоте, были быстро подбиты. Вдруг Кантовский почувствовал, как пули прошили его руку и плечо: «Меня ранили, потекла кровь. Чтобы помиловали, надлежало получить тяжелое ранение – да как же понять, насколько серьезно ты пострадал? Покуда не убедился, что ранен тяжело, я не решался обратиться за первой помощью. Двигаться почти не мог – рукой нельзя было шевельнуть. Пополз на спине».

Из всего батальона, в котором служило двести сорок человек, уцелело девять, остальные были тяжко ранены или погибли. Кантовскому посчастливилось: его рану признали достаточно серьезной для того, чтобы лечить и освободить от службы в штрафбате. Он вернулся в Москву, где собирался продолжить учебу в университете. Однако на этом история Кантовского не заканчивается. В 1944 году его снова арестовали по тому же обвинению, что и в 1941-м. Следователь из НКВД объяснил это следующим образом: «В 1941 году вас приговорили к десяти годам заключения. Так что вы должны вернуться и отбыть положенный срок до конца, то есть на свободу мы выпустим вас в 1951 году». Кантовский так и не понял, за что его отправили снова в ГУЛАГ. «Мы жили при диктатуре Сталина, – рассказывает он. – Я не могу оценивать его поступки с точки зрения справедливости – он был настоящим тираном, чья власть основывалась на страхе, жестокости, работе доносчиков. Так сказать, политика кнута без пряника».

Создавая документальный телесериал, на котором основывается эта книга, мы познакомились с несколькими по-настоящему исключительными людьми. Но Владимир Кантовский впечатлил нас больше всех. Сидя в тесной московской квартире, он поведал нам историю своей жизни, в которой сталкивался с несправедливостью на каждом шагу. Все несчастья – даже раны, шрамы от которых остаются на его теле после той памятной «разведки боем» и по сей день, – обрушились на его голову после того, как в 1941 году Кантовский всего-навсего распространил листовки, заступаясь за своего арестованного преподавателя. Но листовки повлияли лишь на участь самого Кантовского. Мы спросили его: не раскаивался ли он в том, что сочинил листовку? «Нет, ни разу, – отвечает он. – У нас тогда не было другой возможности высказаться. Это только укрепило мой характер». Кантовский умолкает, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы выразить свои чувства. И заканчивает: «Не раскаивался, ибо иначе перестал бы себя уважать». Война богата историями страданий, которых ничем не оправдать, но в нашей памяти рассказ Владимира Кантовского, человека, который готов был умереть не столько за свою страну, сколько за свое достоинство, занял особое место.

Однако даже самопожертвование советских бойцов не предотвратило немецкого наступления летом 1942 года. 23 июля танковые дивизии вступили в Ростов, достигнув моста через реку Дон. «Немцы были так самоуверенны! – вспоминает Анатолий Мережко, советский офицер, который также участвовал в боях тем памятным летом. – Это вполне естественно: ведь прошли от Харькова до самого Дона… Тут любой уверует в свою непобедимость. Они шагали с песнями, засучив рукава, закатав штанины. А наши отступающие части были напрочь деморализованы. Люди не знали, куда идти, где искать своих однополчан. Например, точку сбора назначили в Малиновке, но где же эта Малиновка? Найдутся пять-шесть солдат, которые спросят: а как добраться до Малиновки? Так что, люди тащились вперед и вперед, сберегая оружие – ведь за потерю оружия по головке не гладили».