Вильфредо Парето - Трансформация демократии (сборник)

Во всех странах, включая Россию, ныне облагодетельствованную божественным пролетариатом, правит узкое меньшинство, иногда успешно, иногда кое-как, очень часто плохо и очень плохо. Прекрасно сказал Джустино Фортунатто [154] [155]: «Для таких слабых и бедных стран, как наша, характерно положение вещей, при котором подавляющее большинство населения вынуждено не только зарабатывать на жизнь, но и выбиваться из сил, чтобы содержать паразитическое меньшинство, на словах служащее народу, а на деле только формирующее привилегированный господствующий класс». Впрочем, это в той или иной степени справедливо по отношению ко всем странам и всем эпохам.

Следует добавить два замечания. Во-первых, форма пика сохраняет стабильность и при всех возмущениях тяготеет к самовосстановлению. Надо иметь это в виду, чтобы предвидеть, что большевизм в России придет к тому же распределению доходов, которое существовало при царском режиме; доходы уменьшились, но пропорции сохранились.

Во-вторых, внутри упомянутого пика происходит постоянное движение, в котором смешиваются разные слои; в частности, осуществляется круговорот элит.

С течением времени высшие классы интенсивно утрачивают активные элементы, вдохновляющиеся почти религиозным чувством, но эти утраты компенсируются возвышением низших классов.

Малле дю Пан так описывает Париж эпохи Директории: «(р. 127) роялисты, люди вандемьера, собственники, умеренные усвоили самый простой стиль поведения, заключающийся в полном игнорировании настоящего, будущего и даже прошлого. Их не смущает несправедливость, лишь бы она сулила им какие-то выгоды; их не пугает никакая тирания, при условии что они смогут жить по-прежнему, болтать и ходить в Оперу [156]. Как и повсюду в Европе, в Париже некоторое присутствие духа сохранилось только в народе».

Эти соображения, подробно изложенные в «Социологии», воспроизводятся здесь лишь в той малой степени, в которой это необходимо для данной статьи.

Познакомившись с упомянутыми общими законами, мы можем объяснять многочисленные факты истории и с большой долей вероятности предвидеть многие другие.

Следует заметить, что обычно люди предпочитают идти по другому пути. Общие законы, которые применяются, иногда заимствуются из области метафизики или теологии; в этом случае они мало или никак не способствуют успеху прогнозов, причем эта малость связана с тем, что они худо-бедно в какой-то мере отражают реальный опыт. Иногда они хотя бы внешне опираются на опыт и срабатывают, когда внешность совпадает с опытом; иногда это чисто экспериментальные законы, но и они не обеспечивают высокой степени вероятности. Требуется, чтобы они еще были синтетичными, т. е. отражали синтетичность реальных явлений.

Часто общие законы лишь подразумеваются, этот случай наиболее коварен и опасен, ибо к ним прибегают без раздумий, без тщательного соотнесения их с действительностью.

Мы отмечали предвидение Малле дю Пана, которое сбылось; у него немало и других подобных, но есть много и таких, которые не оправдались. Как правило, первые основываются на опыте, а вторые – на чувствах или моральных оценках. Например, 11 августа 1796 г. он писал [157]: «Бонапарт, эта марионетка с растрепанными волосами, это отродье Мандрена [158], которое парламентские краснобаи называют юным героем и победителем Италии, скоро заплатит за свои площадные успехи, за свое беспутство, свои махинации, свои репрессии и свои дерзкие выпады».

Трудно найти пример менее удачного прогноза. Безусловно, он отчасти вытекает из молчаливого предположения о том, что великий полководец и великий политический деятель обязательно должен быть достойным и благонравным человеком. Было бы очень неплохо, если бы так и было, но, к сожалению, история полностью опровергает это предположение. Однако оно сквозит в большей или меньшей степени в суждениях Тэна о Революции и, по правде говоря, у множества историков, философов и социологов; оно также в большинстве случаев лежит в основе глупых обвинений в адрес Макиавелли.

Предположение, делающее ущербными массу рассуждений, заключается в том, что люди руководствуются исключительно разумом; автор строит прогнозы о том, что они должны были бы делать, а не о том, что они будут делать в реальности. Бытует и другое мнение, заключающееся в том, что люди больше заинтересованы в преследовании общего блага, чем своих корыстных интересов. Отсюда возникают многочисленные теории, такие как изложенная в «Государстве» Платона, всевозможные «Утопии», «Общественный договор» Руссо, утилитарная нравственность Бентама, «Нравственность интереса» Новикова [159]и тому подобные фантазии.

Излишне говорить, что прогнозы, основывающиеся преимущественно на таких принципах, не имеют почти никакого веса, но если эти соображения для них вторичны и дополняются экспериментальными данными, тогда они могут располагать большей или меньшей степенью вероятности.

Адам Смит в знаменитом трактате намеревается разъяснить народу – как добиться изобилия экономических благ, и правителю – как получить доходы, обеспечивающие нужды государства. Его учение было принято английскими политиками весьма благосклонно, ибо оно действительно согласовывалось с существующими чувствами и интересами; ученые других стран охотно разделили его благодаря наличию в нем опытных доказательств и доводов, апеллирующих к чувствам. Можно было ожидать, что постепенно, по мере того как это учение будет усвоено и усовершенствовано, оно станет управлять всем миром.

Тем не менее в начале XX в. в самой Англии эти идеи оказались в пренебрежении, и сегодня, в 1921 [160]г., через 145 лет после публикации трактата Смита в 1776 г., они находятся в полном забвении. Это относится ко всем странам, где со второй половины XIX в. стали проявляться противоположные тенденции. Почему же первоначальные прогнозы оказались столь ошибочными?

Дело не в том, что предложения Смита были опровергнуты на опыте; напротив, с учетом изменений и усовершенствований, которые со временем проводятся во всех опытных науках, они были полностью подтверждены в своих частностях, но чувства и интересы, которые определяли первоначальный успех этого учения, изменились, а прогнозы этого не учитывали.

С чисто логической точки зрения, это частный случай категории ошибок, о которой мы уже говорили в целом, а именно молчаливого предположения, что люди руководствуются разумом и стремятся исключительно к общему благу.

Эта ошибка лучше заметна при чтении Ж.-Б. Сэя. Описав несчастья, которые до тех пор терзали общество, он прогнозирует наступление гораздо более радужного будущего [161]. «Однако с того момента, как сформируется убеждение, что государство может расти и процветать не за чужой счет и что средства, обеспечивающие его существование и процветание, могут быть получены из всех наличных источников; с того момента, как будут продемонстрированы средства этого получения и доказано, что успехи одного народа не должны вредить успехам другого, а напротив, должны им способствовать, с этого момента нации смогут получить доступ к самым обильным, наименее опасным, надежным средствам существования; и каждый индивид, вместо того чтобы кряхтеть под бременем общественных бедствий, воспользуется свой долей общественного богатства… Вместо того чтобы строить процветание общества на использовании грубой силы, политическая экономия представит ему в качестве фундамента правильно понятый интерес человечества».