Вильфредо Парето - Трансформация демократии (сборник)

Сегодня, по окончании мировой войны, это звучит как пародия.

Пресловутая теория торгового баланса была блестяще опровергнута Адамом Смитом, его доказательства были в дальнейшем подтверждены и дополнены многочисленными исследованиями; тем не менее и сегодня эта теория разделяется экономистами (?), плохо разбирающимися в закономерностях экономического равновесия, но еще больше сторонников у нее среди тех, кому она выгодна, и среди политиков, которые приобретают поддержку с ее помощью. В ежедневно появляющихся газетах, журналах и книгах можно прочитать глупое утверждение, что валютный курс зависит от торгового баланса. Правители не всегда в это верят, но делают вид, потому что это им выгодно. Они приобретают поддержку, награждают своих приверженцев, добиваются публичного одобрения, утверждая таможенные пошлины, как говорят, для защиты отечественного производителя. Это благороднейшая цель, на достижение которой направлена, по-видимому, выдача лицензий на импорт и на экспорт, на деле не всегда бесплатная, которую преследуют с учетом выгод для казны, монополии, например, на ввоз кофе в Италии и т. п. в других странах.

Породив и взлелеяв плутократов, правительства заявляют затем, что они хотят отнять у них неправедно нажитые деньги, но это лишь новый способ добиться выгоды для одних с ущербом для других. История имеет немало подобных примеров, в том числе реституции, объявлявшиеся во Франции после краха системы Ло [162], а сегодня предполагаемые конфискации прибылей, нажитых во время войны.

Смит оставался в рамках опыта, когда рассуждал о торговой системе (l. IV. C. III) и говорил, что некоторые из опровергаемых им идей порождены приватными интересами и склонностью к установлению монополий, а другие, наименее разумные, – национальной ненавистью. В то время запреты в сфере международной торговли проистекали из взаимной ненависти Англии и Франции; сегодня их причиной является такая же ненависть между Англией и Германией, породившая, например, только что утвержденный Акт о защите промышленности, абсурдный с точки зрения принципов Смита, но превосходный, с точки зрения тех, кто получает от него выгоду, с точки зрения националистов, с точки зрения пользы для правительства, опирающегося и на тех, и на других. Тот, кто выступает против таких мер, может рассчитывать на успех только в случае применения силы, но не убеждения, памятуя о том, что auro suadente nihil potest oratio [163].

У Смита были прекрасные исходные предпосылки; делая выводы из своих наблюдений по поводу основ торговой системы, он не должен был следовать никому. Заметив, что чувства меняются медленно, а частные интересы действуют постоянно, хотя и по-разному, в зависимости от обстоятельств, он мог бы предвидеть, что отвергнутое им экономическое устройство переживет и его, и другие подобные теории. Однако он сбился с правильного пути, по-видимому, вследствие того, что исходил из таких же побуждений и соображений, как те, что были отмечены нами в связи с цитатой из Ж.-Б. Сэя.

Примерно до конца XIX в. процветание Англии, где царил свободный рынок, обеспечивалось, в частности, благодетельными последствиями такого устройства многие люди полагали, что в конце концов другие народы также последуют их примеру, чтобы противостоять английской конкуренции. Казалось, что этот прогноз основывается на твердом экспериментальном фундаменте, ибо с точки зрения опыта английское процветание было подлинным и мало чем уступало германскому и американскому процветанию; и экономика логически доказывала преимущества свободной торговли. Но он оказался ложным. Почему же?

Причин много, но главная заключается в отсутствии теоретического синтеза: экономика должна быть дополнена социологией.

Польза свободного обмена была реальной, но она была направлена не столько на расширение экспорта, сколько на удовлетворение требований тред-юнионов, желавших много получать и мало работать при отказе от важных технических усовершенствований. Даже если на время ограничиться только узким полем чисто экономических теорий, полезность свободы международной торговли невозможно будет продемонстрировать без свободы внутренней конкуренции, особенно той, которая устанавливает уровень зарплат, продолжительность рабочего дня и избавляет производственные предприятия от произвола рабочих.

Если перейти теперь к сути проблемы, то бесстрастное изучение фактов показывает, что решение вопроса об уместности свободы рынка или протекционизма лежит не в плоскости экономических теорий, а преимущественно в сфере социологии и политики. Если сейчас все народы прибегают к протекционизму, то это не связано с теоретическими доказательствами, а вытекает лишь из политической и общественной ситуации в их странах, из определяющих ее чувств и интересов.

То же самое можно сказать относительно экономической свободы вообще. В Англии она существовала (по крайней мере отчасти) в прошлом веке, но теперь она отвергается. В октябре 1921 г. Ллойд Джордж заметил, что для борьбы с текущим кризисом правительство может избрать один из двух путей: предоставить все действию экономических законов или вмешаться и приступить к управлению социально-экономическими процессами. Он предпочел второй путь. Может быть он понимал, а может быть, и не знал, что прибегает к паллиативам, причем к паллиативам, в конечном счете лишь усугубляющим зло. Но его это не беспокоило, поскольку его цель заключалась в том, чтобы привлечь на свою сторону большинство самых активных граждан – демагогической плутократии.

Впрочем, фабрикация теорий, направленных на удовлетворение существующих чувств и интересов, представляет собой лишь разновидность более общего феномена. Право собственности, общественный строй, организация труда и производства, эмиссия, торговля и многое другое вытекают из известного положения вещей; теории не определяют его, а порождаются и определяются им. Римское право было обусловлено наличием собственности квиритов; современные теории обусловлены наличием новых форм собственности, и мы присутствуем при рождении этих теорий в муках. Таким образом, для предвидения социальных явлений необходимо, в основном, рассматривать упомянутое положение вещей и его вероятные изменения, используя теории лишь в качестве средства для их понимания, в той же мере, как можно рассчитывать узнать нечто о родителях по детям.

Впрочем, сами по себе теории дают представление о некоторых границах, подлежащих учету, потому что они являются своего рода плотинами, сдерживающими разливы социальных рек.

Общество нельзя представлять в виде массы отдельных разрозненных молекул, действующих по собственным программам и следующих общим правилам логики; надо понимать, что они тяготеют к определенным центрам и собираются в группы, движимые чувствами и интересами и руководствующиеся логикой, направленной на их удовлетворение. Невозможно охватить все эти группы в одном очерке вследствие их многочисленности, а полностью игнорировать их – означало бы отдаляться от реальности; представление об однородности общества ведет к грубым ошибкам; деление его на две части, т. е. на буржуазию и пролетариат, или капиталистов и трудящихся, уже точнее, но во многих случаях его недостаточно; необходимо по меньшей мере провести грань между теми, кто имеют фиксированный доход, и теми, кто получают нестабильные доходы, оставив в стороне тех, кто располагают смешанными доходами. Но если мы ходим приблизиться к действительности, нам нельзя останавливаться на этом и придется прибегнуть к дальнейшим классификациям.