Юрий Штридтер - Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя

Монах понимает, что отец восьми детей не может уйти в монастырь, даёт ему 5 000 рублей, чтобы тот смог с этими деньгами начать честную торговлю, и через некоторое время «исправившийся» посещает его, чтобы рассказать об успехе. На сей раз монах просит его рассказывать ему истории для препровождения времени, и теперь добавляются другие отдельные истории, прямо не связанные друг с другом. Среди них ещё две, так же, как и две предыдущие – плутовские рассказы в форме от первого лица.

Одна называется «Похождения названного брата Ивана купеческаго сына». Как и его тезка, этот рассказчик – сын московского купца, который разбогател с помощью обмана и ростовщичества, но всё потерял при пожаре и умер от горя. Сирота приходит в лавку своего дяди, ворует там, соблазняет бедную родственницу дяди и, когда дядя прогоняет его, вступает в «орден» мошенников и разбойников, занимающихся в Москве своим «промыслом». Позже он снова встречает соблазненную им девушку, которая тем временем вышла замуж за старого, богатого и ревнивого купца. Она посвящает его в привычки русских купчих (т. е. в данном случае особенно пьянством и распутством), и, переодетый женщиной, он живет у неё. Случайно он рассказывает эту историю старому купцу, не зная, что тот – супруг его возлюбленной. Старик застает врасплох обоих, но Ивану удается спрятаться. Он снова рассказывает всё супругу, снова следуют неожиданное разоблачение и новое убежище, и так в общей сложности три раза. В конце концов старик в ярости приказывает схватить Ивана и высечь его в полиции, тогда как жену отсылает в монастырь.

Из мести Иван, снова нашедший пристанище в своём мошенническом ордене, подстерегает старика и ломает ему руки и ноги.

Столь же мрачна история дочери купца Аннушки («О несчастных приключениях купеческой дочери Аннушки»). Рассказчица не может точно сказать, действительно ли она – дочь супруга своей матери, ибо её молодая, красивая, но порочная мать обманывала своего мужа, весьма превосходившего её годами, шестидесятилетнего купца, где только могла. Дочь идёт по стопам матери, которая, тем временем овдовев, отбивает у неё жениха, но зато этот жених с дочерью обманывают её уже в день свадьбы. Следуют новые любовные интриги, в ходе которых любовники вновь и вновь переодеваются женщинами. Один, женившись на Аннушке, убегает со всем её имуществом, она попадает в руки некой пожилой «дамы», чей дом оказывается домом публичным, становится любовницей богатого старика и обрывает свой рассказ словами о том, что сейчас ей даже неплохо, но она знает, что судьба непостоянна [695].

В этих фрагментах Новиков следует традиционным шаблонам, отмеченным воздействием плутовского романа, которые он неоднократно повторяет. Он перенимает форму рассказа от первого лица о приключениях в социально низкой среде. Эту схему автор наполняет типичными темами (от сомнительной законорожденности и различных характерных этапов жизнеописания мошенника до кончины в монастыре или на социальном дне) и типичными фигурами (сам плутовской рассказчик, «грешная женщина», старуха-сводница и т. д.). Но описанное похоже грубостью нравов и часто очевидно мрачно-пессимистическим пониманием не на плутовской роман Лесажа, а, скорее, на английские и испанские рассказы о мошенниках. Поэтому даже Сиповский, который обычно повсюду подчёркивает сентиментальные элементы, должен признать, что рассказы Новикова на удивление мало сентиментальны, рисовали русскую жизнь с самой мрачной её стороны, и от них веет «своеобразной атмосферой испанского романа picaresco» [696]. Негативные финалы двух рассказов от первого лица и уход третьих (и первых) лиц в монашество также напоминает скорее об испанцах, чем об оптимистическом, открытом миру завершении «Жиль Бласа».

Из рассмотренных русских произведений рассказ Каина ближе всего к рассказам Новикова, уже благодаря изображению московской среды и интересу к московскому организованному разбою. С мошенником и рассказчиком Каином эти мошенники и рассказчики делят не только столь специфические темы, как страх перед «Сыскным приказом», выдача персонажем своих пособников московской полиции и др., но и предпочтение описаний на языке мошенников и специальных выражений (которые автор и здесь отчасти комментирует в примечаниях) [697]. Вот только рассказчик от первого лица истории Каина склонен в целом к ироническому, забавному приукрашиванию не особенно приятного сюжета, в то время как рассказчики от первого лица у Новикова почти сплошь рисуют подчёркнуто безотрадную и пессимистическую картину. Это касается, например, и биографии Аннушки в виде исповеди «грешной женщины». В этом качестве она подобна «Пригожей поварихе» Чулкова, но описывает гораздо худшую ситуацию (уже относительно безудержного соперничества между матерью и дочерью), заканчивающуюся не моральной переменой, а публичным домом и сводничеством.

И как раз в самых грубых и мрачных описаниях Новикову в наибольшей степени удается выйти за рамки литературных шаблонов и дать картины русской жизни. Характерный пример этого рода – история исповеди наивного любовника обманутому супругу. Подобно тому, как в другой главе Новиков обрабатывает мотивы новеллы, происходящие из «Декамерона» и попавшие поэтому также в русское наследие фацетий, и в данном случае речь идёт о теме, появляющейся уже в старой итальянской новеллистике [698]. При описании неоднократных исповедей и всё новых убежищ Новиков следует прежде всего ещё совсем старой схеме. Но затем он резко преобразует повествование, что чуждо старой, с некоторым «перчиком» новелле: любовника, не застигнув его in flangranti (на месте преступления. – Лат., прим. пер), просто арестовывают и подвергают публичному бичеванию, жену отсылают в монастырь, наказанный скрывается в московских притонах мошенников, подкарауливает своего врага и совершает жестокую месть, сломав ему обе руки и ноги. Вдруг веселый рассказ завершается жестким, насильственным финалом, и точно так же вдруг за литературным шаблоном проглядывает какая-то часть русской среды. Эту часть, конечно, вообще нельзя рассматривать как нечто характерное для русской жизни, но она характеризует определённую достаточно существенную сторону этого бытия. Подобное имеет силу применительно к изображению жизни русского купечества вообще. Конечно, такие темы, как обман молодой женщины, вышедшей замуж за старика, никак не новы или не являются специфически русскими. Но, подобно тому, как Новиков при этой возможности указывает на особенно частую в тогдашнем русском купечестве большую разницу в возрасте между супругами, описывает склонность одиноких и неудовлетворенных купчих к возлиянию, рассматривает определённые нравы русских купцов (например, принятие в дом бедных родственников, которых сначала используют, а потом берут в жены) [699]– всё это решительно выходит за пределы обычного в шванках и новеллах и является редкостью в печатной русской развлекательной литературе XVIII в.