Анри Лефевр - Производство пространства

Вернуть современную форму к непосредственному состоянию через «исторические» опосредующие элементы – значит воспроизвести ее формирование в обратной последовательности. Нередко между пространствами репрезентации и входящей в них символикой случаются конфликты – в частности, между сферой воображаемого, унаследованной от греко-римской (иудеохристианской) традиции, и романтической образностью природы. Они накладываются на противостояние рационального и символического. Городское пространство и в наши дни видится двояким: оно содержит множество сакральных и проклятых локусов, связанных с мужским или женским началом, изобилующих фантазмами и фантасмагориями, но одновременно является рациональным, государственным, бюрократическим; монументальное приходит в упадок и перекрывается различными коммуникациями и многообразными информационными потоками. Оно требует двойного прочтения: как абсолютное (видимое) в относительном (реальном).

Фантазия искусства способна соотнести современное, близкое, репрезентации пространства – с далеким, с природой, символами, пространствами репрезентации. Гауди, подобно Лотреамону в поэзии, заставил архитектуру пройти испытание бредом. Его Sagrada Familia, собор Святого семейства – это не доведенное до предела барокко, как считается в общепризнанных диссертациях и классификациях. В Sagrada Familia, локусе смеховой сакрализации (высмеивающей сакральное), современное пространство и архаическое пространство природы взаимно разрушаются. Намеренный подрыв пространственных кодификаций, вторжение природного, космического плодородия порождают невероятное, головокружительное «обесконечение» смысла. Здесь действует сакрализирующая сила, пребывающая по эту сторону общепринятой символики и по ту сторону расхожих значений, не совпадающая ни с силой государства, ни с силой Церкви, или художника, или теологического божества; это сила природного начала, дерзко отождествляемая с божественной трансценденцией. Модернизированная ересь нарушает репрезентации пространства и превращает их в пространство репрезентации, где божественное говорит языком пальм и листвы. Отсюда – потенциальный эротизм, связанный с сакрализацией жестокого эротико-мистического наслаждения, оборотной стороны, изнанки радости. Современная «реальность» есть обсценное: это обозначено всей постановкой и постановщиком, архитектором Гауди.

В расширяющемся, множащемся городе воспроизводимость (биологическая, социальная, политическая) обеспечивается жилищной средой. (Капиталистическое) общество перестало сводить воедино составляющие его элементы или пытаться достичь их тотальной интеграции вокруг монументов. Теперь оно стремится внедриться в здание. Жилищная среда – субститут древней монументальности, контролируемый государством, которое держит под надзором и производство, и воспроизводство, – отсылает к космическому природному началу (воздух, вода, солнце, «зеленые зоны»), одновременно сухому и фиктивному, половому размножению , семье, семейной ячейке, биологическому воспроизводству. Коммутируемые, переместимые, взаимозаменяемые пространства различаются по своей «причастности» к природе (которую они одновременно отсекают и уничтожают). Значение их обеспечивается пространством семьи, связанным с природным началом через половое размножение, а также социальной (пространственной) практикой. Единство общества, раздробленного многочисленными границами и расслоениями, восстанавливается на уровне семейной ячейки, с помощью и во имя тотального воспроизводства. Воспроизводство производственных отношений функционирует в полной мере при разрыве социальных связей и благодаря ему; верх берет единственное «присвоенное», символическое семейно-бытовое пространство (семья и повседневность). Что возможно, лишь когда репрезентации пространства (карты и планы, транспорт и связь, изобразительная или знаковая информация) постоянно отсылают к пространству репрезентации (природе, плодородию) в повседневной, обиходной практике. Их взаимное соотнесение, колебание от одного к другому выполняет идеологическую функцию, подменяя собой внятную идеологию. Пространство превращается в ловушку постольку, поскольку не поддается непосредственному осознанию. Возможно, отсюда и пассивность «пользователей». Только «элита» видит западню и избегает ее. Именно этим можно объяснить элитарный характер протестов и критики. Пока вся тяжесть социального контроля за пространством ложится на пользователей, не отказывающихся от привычной, близкой повседневности.

Однако эта привычная близость распадается. Абсолютное и относительное также стремятся разделиться. Повседневность, искаженная или превращенная в фетиш, сакрализованная и профанируемая, оправдание власти и бессилие, фиктивный локус наслаждения, не выдерживает этих противоречий.

Таким образом, устойчивые элементы в пространстве создают почву не только для двойной идеологической иллюзии (непрозрачность-транспарентность), но и для гораздо более сложных отсылок и подмен. Поэтому социальное пространство лишь частично проявляется и объясняется через намеренный процесс означивания, последовательность или наслоение кодов, импликацию форм. Диалектические процессы надстраиваются над вписанными друг в друга классификациями, кодировками, логическими импликациями, переводя их на новый уровень. Речь здесь идет о процессах «непосредственность – опосредующие моменты» и/или относительное – абсолютное.

О символах и символике пишут много и плохо, забывая о том, что некоторые, если не все символы, прежде чем что-то символизировать, существовали материально, конкретно. Лабиринт был изначально военно-политическим сооружением, призванным сбить врагов с пути и с толку. Впоследствии лабиринт – дворец, укрепление, убежище, ограждение – наделяется символическим существованием (матка), а еще позже обретает смысл модулятора оппозиции «присутствие – отсутствие». Что касается зодиака, то он представляет собой горизонт скотовода, затерянного среди необъятных пастбищ, образ разметки пространства и ориентации в нем.

В абсолютном пространстве изначально, в самой его основе, присутствует элемент относительности. А относительные пространства обнимают собой абсолют…

Колыбелью, источником (если угодно) абсолютного пространства служит фрагмент пространства земледельческо-скотоводческого: совокупность локусов, поименованных и обработанных земледельцами, скотоводами-кочевниками или полукочевниками. Участок пространства усилиями хозяев или завоевателей получает иное назначение. С этого момента он оказывается трансцендентным, сакральным (отмеченным божественными силами), магическим, космическим. При этом, как ни парадоксально, такое пространство по-прежнему воспринимается как природа; более того, его тайну, его сакрально-проклятый характер приписывают природным силам, тогда как на самом деле он оторван от природного контекста действующей политической властью и именно этим отрывом обусловлен его смысл.