Джон Куиггин - Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас

Первым практическим опытом воплощения неоклассической экономики была политика Маргарет Тэтчер в Великобритании. К моменту прихода Тэтчер к власти в стране уже десять лет наблюдалась высокая инфляция. Основой для денежной политики была «монетаристская модель» Фридмена, предполагавшая, что долгосрочный темп роста цен полностью определяется темпом роста предложения денег.

Эта теория советовала постепенно уменьшать темпы роста денежной массы, снижая тем самым темпы инфляции. Чтобы следовать этому предписанию, правительствам нужно было достаточно долго удерживать безработицу выше NAIRU (уровень безработицы, при котором не происходит ускорения инфляции) – как оказалось, в течение десятилетия или дольше.

Неоклассическая экономика, приверженцем которой являлся главный у Тэтчер экономист Патрик Минфорд, предлагала более простой сценарий. При условии, что правительство открыто объявит о намерении сократить темпы роста денежной массы до уровня, соответствующего низкой инфляции, и сможет дать убедительные сигналы, что оно не уступит, бизнес и работники сами подстроят свои рациональные ожидания и инфляция быстро упадет, при этом никакой необходимости в длительном периоде высокой безработицы не будет. Присущее данной модели представление, что достаточно объявить о своей готовности мириться с экономическими невзгодами, чтобы этих невзгод можно было избежать, – само по себе парадокс, как уже тогда полагали многие критики. Но определенный вкус к парадоксам вообще характерен для экономистов. Некоторые из них даже считают его признаком профессионализма.

Единственным условием, определяющим успешность рецептов неоклассической экономики, была степень уверенности в курсе правительства. В случае с Тэтчер уверенность была на высшем уровне: помимо идеологической приверженности свободному рынку, не оставляющая никаких сомнений убежденность в собственной правоте была определяющей чертой ее подхода к политике. Крылатые фразы вроде «леди не меняет своего решения» и «альтернативы не существует», последняя из которых даже закрепилась в виде аббревиатуры TINA (There is no alternative), – вот что отличало «политику убеждений» Тэтчер. Слоган «без поворотов!», казалось, никак не зависел от направления, в котором леди двигалась. Воистину, высшее политическое убеждение Тэтчер заключалось в наличии убеждения как такового.

Итак, если для неоклассической экономики могли когда-либо существовать подходящие условия, то это была Британия при Тэтчер. Однако на деле число безработных резко увеличилось и, достигнув 3 млн, оставалось высоким на протяжении долгих лет, как раз в соответствии с прогнозами и кейнсианцев, и монетаристов. Неоклассическая экономика, провалившая свой первый экзамен на политическую состоятельность, исчезла из поля зрения, вновь заявив о себе лишь в качестве оппозиции программам стимулирования экономики, предлагаемым администрацией Обамы.

Все же этот провал почти никак не отразился на политической репутации Тэтчер ни в тот момент (война за Фолклендские острова отвлекла внимание от состояния экономики), ни впоследствии (по крайней мере, до сих пор). Единственной альтернативой «быстрому резкому шоку» был затяжной мучительный процесс снижения инфляции через долгие годы ограничительной фискальной и монетарной политики. Возможно, социальные и экономические издержки такого подхода были бы намного меньше, но в тот момент политические оценки были совсем иными. Массовая безработица первых лет пребывания Тэтчер у власти либо ставилась в вину ее предшественникам, либо считалась неизбежной ценой выхода из хронического упадка.

Второй шанс для претворения в жизнь своих идеалов неоклассическая экономика получила в Новой Зеландии и использовала его с тем же успехом. Сокращение темпов роста денежного предложения сочеталось с радикальными рыночными реформами в расчете на большую гибкость экономики. Но через 15 лет, когда эта экономическая политика была прекращена, на ее достижения смотрели гораздо менее благосклонно. Новая Зеландия не только пережила ряд острых рецессий, но и проиграла своим мировым конкурентам по темпам экономического роста.

Сравнение с Австралией, которая имеет сходную структуру экономики и подвергалась тем же экономическим ударам, особенно красноречиво. Обе страны росли примерно одинаковыми темпами вплоть до 1980-х годов, когда их пути круто разошлись. Новая Зеландия пошла на реформы в стиле «пан или пропал», а Австралия нацелилась на менее радикальные изменения и более мягкую макроэкономическую политику. К 2000 году, когда Новая Зеландия наконец остановила свои радикальные реформы, ее доход на душу населения был на треть ниже, чем в Австралии, и до сих пор этот разрыв почти не сократился.

После этих фиаско неоклассическая экономика несколько поумерила свои притязания, по крайней мере в публичном пространстве. От крайних утверждений, что макроэкономическая политика не может быть эффективной никогда, пришлось отказаться, а официальная позиция экономистов «пресной воды» стала больше напоминать точку зрения Милтона Фридмена.

Они выражали скепсис по поводу «тонкой настройки» колебаний в экономической активности и отстаивали приоритет низкой инфляции в качестве цели государственной макроэкономической политики. Тем не менее им пришлось признать (или, по крайней мере, они не решались оспаривать), что монетарная политика может стабилизировать экономику. В частности, подход ФРС США к монетарной политике не встречал серьезных возражений, несмотря на то что критика Лукаса была так же применима к регулярному воздействию на экономику посредством изменения процентных ставок, как и к проведению стабилизационной фискальной политики.

Неоклассическая экономика не исчезла и из базовых и продвинутых учебных курсов по экономике в университетах «пресной воды», и о ней продолжали полемизировать в академических журналах. Но в том, что касается серьезных обсуждений монетарной политики, провалы 1980-х годов лишили неоклассическую экономику всякого доверия. И кажется, что навсегда. Что бы ни рассказывали модели реальных экономических циклов об оптимальности экономических колебаний и о невозможности стабилизации через монетарную политику, центральные банки не были готовы сидеть сложа руки и наблюдать, как в экономике подъемы сменяются спадами.

Опыт 1970-х годов достаточно убедительно показал правоту Фридмена, утверждавшего, что вследствие долгосрочной подстройки инфляционных ожиданий к фактическим темпам инфляции в долгосрочном периоде не существует выбора между инфляцией и безработицей. Спустя 30 лет это положение остается справедливым, по крайней мере если темпы инфляции превышают 2 или 3 %. [73]