Эдвард Аллворт - Россия: прорыв на Восток. Политические интересы в Средней Азии

Авторы оттачивали свой талант, слагая стихи об эпохальных событиях. Так, мулла Шамси (мулла Шавки) написал «Джангнаме» («Книга о войне») в 1852 году о кыпчакском восстании. Имелось и чагатайское «Шахнаме» («Книга о шахах»), написанное в 1875 году и посвященное всей истории Кокандского ханства, вплоть до восшествия на престол Худояра. Другое короткое творение на персидском языке вышло из-под пера мирзы Мухаммада Абдель'азима Сами Бустани. Его «Гробница царей» подробно описывала взгляды мангутских эмиров на события в Бухаре и их роль в них.

Были и исторические хроники, которые автор, почти всегда поэт, расцвечивал собственными или заимствованными стихами. Вот каким остроумным бейтом, высмеивающим ограниченность ученых мужей, закончил свою «Историю Туркестана» (1915) мулла Алим Махмуд Хаджи:

Кругозор муллы Алима Хаджи был гораздо шире, чем у тех ученых мужей, которые высмеивались в этих стихах. В своем 215-страничном произведении, написанном на чагатайском языке, он попытался по завершении изложения истории Ферганы (Коканда) коротко осветить также события в Бухаре и Хиве.

Во второй половине XIX века в среднеазиатских государствах люди, обладавшие определенным опытом, писали династические летописи вплоть до последних правящих монархов. Хиве повезло больше других в этом отношении, благодаря судебным секретарям, которые довели историю древнего ханства до 1918 года. Таковы хроника на чагатайском языке «Рай блаженства», созданная Шир Мухаммадом Мунисом Херезми (1778–1829), а также произведения его последователей – «Свидетель блаженства» Мухаммада Ризы Ир-Нийаз-бека Агахи и «Генеалогия шахов Хорезма» Мухаммада Юсуфа Баяни. Авторы не только охватили исторические события, но процитировали многие поэмы и бейты, которые придали их работам большую художественность. Подобным же образом оформлено сочинение на персидском языке «История Шахруха» муллы Ниязи Мухаммада Коканди об истории триумфов и бедствий Коканда вплоть до 1871 года. Автор включает в повествование стихи на чагатайском и персидском языках. Что касается Бухары, то среди нескольких хроник, украшенных стихами, две были созданы тем же мирзой Бустани, который написал «Гробницу царей». Из остальных следует выделить 298-листное сочинение на персидском языке «Шахский подарок» (1902–1903). А также 75-листное сочинение, тоже на персидском языке (1906–1907), «История Мангутских султанов, которые правили в Священной Бухаре».

Происхождение батальной поэзии восходит к литературе, подобной девятитысячестрочной чагатайской поэме «Шейбанинаме» Мухаммада Салиха (1455–1506), подробно описывающей военные кампании знаменитого узбекского хана. В свою очередь, этот жанр во многом обязан устному героическому эпосу. Эпический сказитель, минимум в одном хорошо известном случае, явился хранителем всей стихотворной истории, рукописи которой были утрачены.

Сочиненная известным каракалпакским поэтом Берды Мурат Карбагаевым (Бердак Баксы) (1827–1900) «Генеалогия» (1889) и менее значимые произведения толкуют легендарные события Хорезма с позиций людей XIX столетия. Поэма Бердака Баксы «Глупый падишах», следуя гиперболическому и фантастическому характеру народной литературы, явилась образчиком широкого исторического повествования в стихах, и если исключить длинные пролетарские саги о тракторах 1930-х годов, то она может рассматриваться как одно из последних произведений этого рода в среднеазиатской литературе.

Сказители и их слушатели разделяли интерес не только к кочующим темам, характерным для устного народного творчества на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Они рассказывали и о подвигах, которые обычно приписывались легендарным богатырям, одинаково известным казахам и узбекам, туркменам и соседним азербайджанцам. Знаменитые эпосы, такие как «Гор-оглы», перенимали названия наподобие «Шейбани-хан дастан» от конкретных героев и распевались в разных версиях по всей Средней Азии. Гор-оглы, хорошо известный в Турции как Кёр-оглу, произносится на таджикском языке как Горгулу, в Узбекистане же он имеет хождение как один из разделов эпоса «Ревшан-хан». В Туркменистане, куда этот эпос предположительно проник из Азербайджана, он называется «Гор-оглы». Большую популярность приобрел также «Деде Коркут», другой азербайджанский эпос, версия которого распространена в Туркменистане под названием «Коркут Ата». Наиболее распространенной в Средней Азии эпической легендой является «Алпамыш» (Алпамис или Алпамис-батыр). Он был впервые записан Жыймуратом Бекмухомедовым в 1890 году и опубликован на каракалпакском языке (1901). На казахском языке опубликован в 1899 году, на узбекском языке – в 1923 году. Эпос распространен также у башкир и татар.

Как бы пантюркизм или среднеазиатское единство ни воодушевлялись устным или литературным героическим эпосом, патриотизм местных интеллектуалов, вызванный стремлением сопротивляться русскому вторжению, в середине XIX века отступил. Драматическое, мрачное мироощущение пришло ему на смену и нашло выражение в новой литературе следующего периода. В горьких стихах, развившихся в особый жанр, у казахов как литература зар заман, у киргизов как акир заман или тар заман (время скорби), отразилось подавленное состояние умов и сердец. Это название стало также названием эпохи. Такое подавленное состояние господствовало и среди туркменских интеллектуалов, получив название ахир заман (роковое время). Эти мотивы прежде отмечались в поэзии Махтумакули Азади-оглы Фраги (1733 – ок. 1782) как отклик на несчастья XVIII века, вызванные враждой племен и нападениями чужеземных войск. Их подхватили поэты второй половины XIX века, когда русские карательные экспедиции опустошали туркменские деревни. В это унылое время такие казахские стихи, как «Опасиз жалган» («Предательская клевета»), определяли бедствие в качестве наказания за грехи страны. Автор этой поэмы Шортамбай Канаев (1818–1881) невольно выдвигал вдохновляющую идею для будущих националистов другой своей поэмой «Зар заман» («Время скорби»). В подобном пессимистическом ключе обращался к киргизам в это время и поэт Арстанбек уулу (1840–1882), чья поэма «Тар заман» («Время скорби») перечисляла трагические итоги русской колонизации киргизских гор и обнищания местных скотоводов из-за экспроприации пастбищ: