Джоан Хэ - Наследница журавля

Кто-то вырвал эти страницы из особого издания «Постулатов». Это была единственная зацепка, но в других она и не нуждалась. Санцзинь посеял в ней семена сомнений, однако она могла и не взращивать их.

Она отодвинула от себя письма. Потом положила их в ящик. Затем достала их и прочитала еще раз, постукивая пальцами по краю стола.

Потом позвала одного из своих пажей.

– Мне нужны образцы почерков тех, кто служит при дворе. Найди столько, сколько сможешь, – приказала она. Проклятый Санцзинь с его проклятой паранойей. Проклятый автор писем. – Принеси их мне вместе с докладом о людях, состоящих на государственной службе и имеющих связи с Кендией. Какие угодно, – твердым голосом добавила Хэсина, прежде чем паж успел задать вопрос. Откуда ей было знать, что может настолько соблазнить человека, чтобы он предал собственное королевство?

– Будет сделано, дянься [13] Дянься – Ваше Высочество ( кит. ). . Желаете чего-нибудь еще?

Хэсина закрыла глаза ладонями.

– Нет, это все.

Как только паж вышел, она надела свое самое старое платье – рюцюнь сливового цвета, подол которого уже начал осыпаться и явно не возражал против встречи с парой-тройкой луж в дворцовых подземельях.

Упрощение . Этим словом можно было емко описать правление Одиннадцати героев. Первый и Второй, совместно руководившие государством на заре новой эпохи, избавлялись от любых излишеств, которые остались от былых императоров. Они адаптировали сложную систему письма, придуманную дворянами, потому что простые люди не смогли ей обучиться. Они запретили портным украшать ханьфу и рюцюни драгоценными металлами, с помощью которых можно было наполнить казну. Они отослали со двора алхимиков, коим было поручено создать эликсир бессмертия для императора. Празднования, в былые времена продолжавшиеся по месяцу, теперь длились неделю. Элитные военные секты были объединены с народным ополчением.

Но подземелья остались запутанным лабиринтом склепов, темниц и пыточных камер. Во времена былых императоров они были забиты командирами повстанцев, горожанами и крестьянами. Во времена Одиннадцати они были забиты пророками.

Сейчас темницы по большей части пустовали. Пророки, избежавшие казни, либо жили, как Серебряный Ирис, либо бежали в дальние пределы трех других королевств. В подземельях остались только обычные преступники. Например, вор, сидящий сейчас напротив Хэсины.

Они расположились в комнате для допросов. Это помещение подходило для частных бесед, потому что было полностью звуконепроницаемо, хотя эстетическое впечатление немного портили кровавые пятна на стене. Заключенный сидел, откинувшись на спинку стула, и был нем, словно жаба. Его голова склонилась вперед, а глаза застилала копна каштановых волос, поэтому было трудно предположить, что он чувствует и о чем думает. Хэсина даже не могла понять, дышит ли он. Но так она хотя бы не видела его синяков и могла не сокрушаться о кошмарном первом впечатлении, которое на него произвела.

Все пошло не по плану с самого начала. Заключенным не разрешали хранить личные вещи, а шишковатый, искривленный прут, который нашелся в камере грабителя, видимо, подпадал под это определение. Хэсина не дала стражам затоптать его сапогами, но не успела спасти от их кулаков.

Теперь она положила прут на стол между ними. Она надеялась – хоть и с большой долей сомнения, – что этого знака дружеского расположения окажется достаточно.

Заключенный взял прут без единого слова.

Хэсина откашлялась.

– Прошу прощения. – Она старалась говорить отстраненно, и получалось, наверное, чересчур официально. Но она не хотела выдавать свои чувства, как это случилось перед Серебряной. – Я понимаю, что все это довольно…

Странно .

– …неожиданно.

Последовала тишина.

– Возможно, у тебя есть вопросы.

Видимо, нет.

Вдохнув поглубже, Хэсина принялась рассказывать об обстоятельствах смерти отца. Сначала слова приходили медленно, но потом стали вырываться стремительно, как будто – как и она сама – хотели обогнать воспоминания о том, что произошло в тот день в императорских садах.

Наконец она описала ему, как выглядел золотистый яд. У нее закончился воздух, и она вдохнула полной грудью.

– Как видишь, смерть короля не была естественной, несмотря на то, что в официальных постановлениях… – Читают ли заключенные постановления? – Несмотря на то, что все королевство уверено в обратном. Как только я начну расследование, Совет изучит улики и постановит, что они подлинны. Когда он направит дело в суд, мне понадобится представитель, и…

Сколько можно ходить вокруг да около?

– …и, когда пробьет час, согласишься ли ты? Захочешь ли стать этим представителем?

За тишиной последовала тишина, а затем снова тишина.

У Хэсины вспотели ладони. Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь другом: например, на волосах заключенного. Они были коричневатые, словно глина, – по меньшей мере на три оттенка светлее угольно-черных завитков, украшавших головы детей Яня с того момента, как они появлялись из утробы матери.

Возможно, он был иностранцем. Возможно, он не понял ни слова из того, что она сказала. Это стало бы разочарованием – не первым, с которым она столкнулась, пытаясь осуществить свои планы, но самым болезненным. Как ей удастся выдать его за студента, желающего сдать экзамен, если он неграмотен?

– Извини, – прошептала Хэсина, как будто он задремал, а она не хотела его будить. – Ты же понимаешь язык, на котором я…

Он резко поднял глаза, и у нее перехватило дыхание.

Хотя лицо грабителя распухло и его расцвечивали синяки, Хэсина увидела, что он поразительно молод. Он встретился с ней взглядом. Его глаза – как и волосы – были странного цвета: серые, точно камень. Прочитать их выражение было невозможно. Хэсина напряглась.

Без предупреждения он взял ее за правую руку. Она едва не взвизгнула, когда он прижал палец к ее ладони и стал выводить на ней иероглифы общего языка.

Я ВСЕГО ЛИШЬ ПРЕСТУПНИК, ГРАБИВШИЙ КУПЦОВ. Я НЕ МОГУ ВАМ ПОМОЧЬ.

Хотя бы какое-то начало.

– Я поддержу тебя всем, чем смогу.

ПОЧЕМУ Я?

К ЧЕМУ ПОИСКИ?

К ЧЕМУ ПРУТ?

Хэсина сжала руку в кулак. Он схватил ее крепче и, наклонив голову вбок, стал рассматривать принцессу. Потом постучал по костяшкам ее пальцев. Изо всех сил стараясь унять колотившееся сердце, она неохотно раскрыла ладонь.

НЕ МОЖЕТЕ СКАЗАТЬ.

Он прекратил писать, потом начал снова.

Как вы собираетесь довериться мне, если сами храните тайны?

Куда исчезли неровные росчерки и нетвердые линии человека, пишущего на малознакомом языке?

Не ему было говорить о тайнах.