Екатерина Кирасирова - Полёт журавля. Пазлы

Я писала эту книгу три месяца, поэтому, дорогой читатель, не ругай меня сильно за невысокий литературный уровень.

Это мой самый первый роман. Без редакции и возможно без некоторых знаков препинания, которые могли бы быть, если бы я ещё немного поломала голову над текстом.

В наш век несовершенного совершенства, так сказать, контрастного и негативного в том понимании, что белое подчас становится черным, а черное в свою очередь красным; где-то совершенно умопомрачительного настолько, что стираются грани между важным и неважным, естественным и надуманным, вычурным… я хотела создать лёгкую сказку повседневности и вплести её чуть пораньше во времени, с надеждой на то, что добро всегда побеждает зло и даже самое неслучаемое имеет место быть в самых неожиданных вариантах.

В романе есть пара неточностей, которые, по-хорошему, надо бы доработать… Но поскольку – это не шедевр мировой литературы, то оставляю эти неточности на твое внимательное прочтение, дорогой читатель. Они не очень большие и без их исправления вполне можно обойтись, хотя…

Надеюсь, тебе понравится.

С уважением, дорогой читатель.

Они оба стучали головой в плоскость перегородки. Он и она. С разных сторон. Но поскольку он стоял спиной и терроризировал ударами о жесткую поверхность собственный затылок, то не услышал, как вошла она, очень удивившись, вдруг обнаружив стук, не издаваемый им самим. А ей было просто все равно. Слишком все равно для того, чтобы не обратить совершенно никакого внимания на чье-то присутствие. Да и битье лбом не предполагалось. Так вышло случайно. На самом деле, из-за слез, она просто не видела куда идет. Ну а последующие удары были знаком смирения с тем фактом, что в туалетах маленьких городских клубов часто есть перегородки, закрывающие и открывающие. И это, бесспорно, очень удобно, а в данном случае вдвойне – для разрядки накала душевных переживаний. Удары были гулкими, отдавались в ушах гипсокартонным эхом. Забавно, ведь в подвальчике были более прочные бетонно-кафельные стены, об которые можно было бы набить приличные шишки. А не эта. Но судьба странная штука…

Когда первые впечатления от ошибок жизни начали отпускать, и у парня, и у плачущей незнакомки пробудился интерес к постороннему шуму. Любопытство сильная вещь. Сначала воцарилась тишина, только невдалеке на верхней площадке лестницы были слышны хлопки двери в подвальное помещение, где находился собственно туалет, в котором стояли эти двое. На верхней площадке коридор разветвлялся и вел за кулисы. Это же место пока больше никого не влекло к себе отправлением естественных потребностей. Отголоски клубной музыки, гремевшей наверху в зале, в конце длинной серой лестницы, с мертвенно-голубым освещением, ведущей отсюда, доносились тяжким гулом от усиления басов или наоборот.

–А с тобой чего? – уставшим голосом спросил парень.

– Ничего, – всхлипнули в ответ. – Какая разница?

Но удары прекратились. А через несколько мгновений из-за перегородки появилась девушка с, довольно заметным даже в полумраке, красным пятном на бледной коже лба и немного растрепанная. У нее были длинные волосы, зализанные на одну сторону лаком для волос. В качестве верхней одежды – женский вариант косухи, модно порванные выше колен джинсы. На ногах берцы. В общем вид, вполне соответствующий и рок-концерту, и самой героине, которая с виду была не старше двадцати лет.

– О, я так и знал. Девушка. – Произнес парень иронично. – Я не смотрел кто вошел, но ростом ты не вышла. Какая досада.

Он улыбался. На лицо падали оранжевые тени, ярко вычерчивая скулы. В глазах светились хитрые насмешливые огоньки, но все же в глубине их черной дырой стояла горечь.

Музыка наверху ревела вовсю, но здесь в подвале, была не очень громкой. Освещение, конечно, оставляло желать лучшего. Но даже в таком тусклом свете довольно ясно различался худой парень. Лет двадцати пяти. На нем были темные джинсы, черный свитер и берцы. Высокий. Светлые волосы, голубые глаза, приобретшие темный стальной цвет, из-за тусклого освещения. Парень, приветствуя «новую знакомую», повернулся к ней лицом, замерев на мгновение. Она нахмурилась. Он расхохотался.

Клуб был средненьким. Не совсем убитым, но и не слишком известным для того, чтобы тонкие перегородки, потрескавшиеся от времени, сколы, в бетонном полу, треснутый фаянс санитарной техники не выбивались из антуража помещения. Перегородка – «шлагбаум встреч», как ее крестили почти все входившие в верхние двери, – из-за которой появилась девушка, находилась почти перед самым выходом с лестницы и достаточно близко к нему (поэтому и останавливала, смотрящих себе под нетвердые ноги августейших особ). Она, самая высокая из всех, разделяла женскую и мужскую половины уборной. Когда-то давно этот шлагбаум, соединивший немало рук, как и все перегородки в этом месте был белым. Но покрасочные работы в помещении проводились, очевидно, своими силами и без особой любви к искусству. В некоторых местах, где краска ложилась толстым слоем, зияли внушительные дыры сколов и голый, серого цвета, гипсокартон зябко выглядывал из них. Краска, кусками падающая на пол – разлеталась. Ее убирали. А иногда не убирали.

Бетонные стены и пол, с размазанными по ним, вместо краски, цементом (при особом осмотре, можно было найти кровь, хотя ее редко кто видел. Отчасти потому, что в клубах, особенно таких, где играли просто любительские коллективы, лишь бы звучало громко и с драйвом, это нередкое явление, а отчасти – благодаря тусклому свету нескольких лампочек, укрепленных в потолке и затянутых стальными решетками).

Девушка по-прежнему молчала. Первая вспышка удивления прошла. Спускаясь сюда, она не могла видеть парня, поэтому была не готова к незнакомому голосу, на долю мгновения показавшимся ей собственным. Она перестала плакать. Потому что кто-то был рядом, а не оттого, что ей помешали. Недоверчивость во взгляде уходила. Глаза начали обретать ясность: она не была пьяной.

А он говорил. Пара фраз, и, казалось, время растянулось в половину вечности. Когда он умолк, ей почудилось, что в мире стало тихо-тихо. И тут девушка просто подошла и прижалась к парню всем телом. Обняла его руками, вдыхая запах одежды, истекающего дня так, словно это был единственный в мире человек. Словно бы их было только двое, а музыка звучала из колонок.

От парня не пахло алкоголем, и она почувствовала уверенность. Петя не пил. Ее Петя не пил никогда. Незнакомый парень не был им, и девушка это осознавала, но все-таки мелькнувшее воспоминание заставило ее проникнуться чем-то близким, теплым, но безвозвратно утерянным.