Джордж Мартин - Танец с драконами

– Маловато это – пятьдесят четыре ладьи, – говорил он смуглянке, – но и ждать больше незачем. Единственный способ… – Он поморщился, когда она отодрала полотно вместе с коркой. Рана стала зеленовато-черной. – Единственный способ – это захватить рабовладельцев врасплох, как когда-то у Ланниспорта. Налететь на них с моря, забрать девчонку – и ходу, пока волантинцы не подоспели. – Нет, он не трус, но и не дурак тоже: триста кораблей с пятьюдесятью четырьмя одолеть нельзя. – Я возьму ее замуж, а ты будешь ей прислуживать. – Немая служанка уж точно никаких тайн не выдаст.

Виктариона прервал мейстер, поскребшийся в дверь каюты.

– Войди и запрись, – сказал ему капитан. – Ты знаешь, зачем я тебя позвал.

Весь в сером, усики бурые, вылитая мышь. Зачем он эти усы отращивал – чтобы за бабу не принимали? Молодой совсем, не старше двадцати двух. Звать Кервином.

– Могу я взглянуть на вашу руку, лорд-капитан?

Дурацкий вопрос. Виктариону был противен этот парень с розовыми щечками и кудряшками, больше похожий на девку. На первых порах он еще и улыбался по-девичьи, но после Ступеней улыбнулся не тому, и Бертон Хамбл ему вышиб четыре зуба. Недолгое время спустя Кервин пожаловался капитану, что четверо моряков затащили его под палубу и использовали как женщину. «Вот тебе верное средство прекратить это», – сказал Виктарион, вручая ему кинжал. Оружие парень взял, побоявшись отказать капитану, но так и не пустил его в ход.

– Вот она, рука, – гляди сколько хочешь.

Кервин стал на одно колено и даже обнюхал рану.

– Нужно снова выпустить гной. Этот цвет… Рана не заживает, лорд-капитан. Возможно, мне придется отнять вам руку.

Они уже говорили об этом.

– Отнимешь – убью, но сперва привяжу у борта и дам всей команде тобой попользоваться. Делай свое дело.

– Будет больно.

– Само собой. – «Жизнь – сплошная боль, дуралей. Боли нет только в водных чертогах Утонувшего Бога». – Валяй режь.

Мальчишка – мужчиной капитан не мог его назвать даже мысленно – вскрыл раздувшуюся ладонь. Выступил гной, густой и желтый, как кислое молоко. Смуглянка сморщила нос, мейстер закашлялся, даже Виктариону сделалось тошно.

– Режь глубже, чтоб кровь потекла.

Мейстер повиновался, и кровь показалась – темная, почти черная.

Вот и хорошо. Виктарион терпел, пока мейстер очищал рану смоченными в уксусе кусочками полотна. Когда он закончил, чистая вода в тазу стала такой, что с души воротило.

– Убери это. Она меня перевяжет, – кивнул на смуглянку Виктарион.

Мейстер ушел, но смрад никуда не делся. Последнее время от него просто спасу нет. Кервин предлагал обрабатывать рану на палубе, где солнце и свежий воздух, но Виктарион запретил. Нельзя делать это на глазах у команды. Они далеко от дома, и ребята не должны знать, что их железный капитан заржавел.

Рука давала о себе знать тупой неотвязной болью. Если сжать кулак, боль усиливается, точно ножом тебя колют. Нет, не ножом – мечом. Призрачным. Того рыцаря, наследника Южного Щита, звали Серри. Виктарион убил его, но он продолжает бой из могилы – вонзает свой меч в руку и поворачивает.

Капитан помнил тот бой как сейчас. Его щит был изрублен, и меч Серри он удержал стальной рукавицей. Юнец был сильней, чем казался с виду: клинок пробил и сталь, и стеганую перчатку внизу – будто котенок оцарапал ладонь. Капитан промыл порез кипяченым уксусом, завязал его и забыл о нем… до поры до времени.

Уж не был ли меч отравлен? Эта мысль бесила Виктариона. Настоящие мужчины к яду не прибегают. Он сталкивался с отравленными стрелами во Рву Кейлин, но то болотная нечисть, а Серри – рыцарь, высокородный. Яд – оружие трусов, женщин и дорнийцев.

– Если не Серри, то кто? – спросил он смуглянку. – Мейстер этот, мышь подколодная? Они ведь владеют разными чарами. Травит меня потихоньку – надеется, что я позволю руку себе отрезать. – Виктарион все больше убеждался, что это правда. – Вороний Глаз его мне подсунул. – Раньше, на Зеленом Щите, Кервин служил лорду Честеру – за воронами ходил, детей обучал, что-то вроде того. Вот уж писку-то было, когда один из немых Эурона приволок его на «Железную победу» за цепь, так удобно болтающуюся на шее. – Может, он мстит так, да только я-то при чем? Это Эурон велел его увезти, чтобы не рассылал куда ни попадя своих воронов. – Воронов брат тоже отдал Виктариону, три клетки, но капитан не хотел, чтобы Кервин посылал Эурону вести: пусть Вороний Глаз потомится.

Пока смуглянка бинтовала ему руку, в дверь постучался Лонгвотер Пайк – доложить, что на борт поднялся капитан «Горя» с пленником.

– Говорит, что чародея нам привез, капитан. Выловил его в море.

Неужто сам Утонувший Бог его посылает? Эйерон, побывавший в его чертогах еще при жизни, точно бы знал. Виктарион своего бога боялся, как и положено, но крепко верил в него. Поработав пальцами левой руки, он скривился, натянул перчатку и встал.

– Пошли поглядим.

Капитан «Горя», маленький волосатый Спарр по прозвищу Крот, ждал на палубе.

– Это Мокорро, лорд-капитан, – сказал он Виктариону. – Подарок Утонувшего Бога.

Ай да чародей – чудище, да и только. Ростом с Виктариона, но вдвое толще, пузо как валун, белая бородища – как львиная грива, а сам черный. Не коричневый, как летнийцы, что на лебединых кораблях ходят, не меднокожий, как дотракийцы, не оливковый, как смуглянка: черный и черный, как вороново крыло. Можно подумать, он в огне обгорел, и те самые огни отпечатались у него на щеках и на лбу. Рабские татуировки, метины зла.

– Цеплялся за сломанную мачту, – поведал Крот. – Десять дней пробыл в море после крушения своего корабля.

– За десять дней он должен был либо умереть, либо рехнуться от питья соленой воды. – Морская вода священна; Эйерон Мокроголовый и другие жрецы пользуются ею для благословений и сами то и дело пьют по глотку, чтобы подкрепить свою веру, но просто так ее пить нельзя. – Так ты, говоришь, колдун?

– Нет, капитан, – ответил на общем языке пленный – гулко, будто со дна морского. – Я смиренный раб Рглора, Владыки Света.

Рглор… Стало быть, он красный жрец. Виктарион видел священные костры в чужих городах, но те жрецы одевались в красные ризы из шелка, тонкой шерсти и бархата, а на этом отрепья какие-то. Хотя, если приглядеться, когда-то они и впрямь были красными.

– Розовый жрец, – промолвил Виктарион.

– Служитель демона, – плюнул Вульф Одноухий.

– Может, на нем балахон загорелся, – он и прыгнул за борт, чтоб его погасить, – предположил Лонгвотер Пайк.

Все заржали. Обезьяны наверху тоже подняли шум, и одна плюхнула на палубу пригоршню собственного дерьма.

Виктарион не любил, когда люди смеялись: ему всегда мерещилось, что смеются над ним. Вороний Глаз в детстве постоянно донимал брата насмешками, и Эйерон, пока не сделался Мокроголовым, тоже. Похвалят, бывало, а потом выходит, что насмеялись. Или, хуже того, вовсе не поймешь, что над тобой подшутили, пока не услышишь смеха, – в таких случаях Виктариона всегда душил гнев. Он и обезьян невзлюбил за это, ни разу не улыбнулся их фокусам, хотя вся команда каталась со смеху.