Робин Хобб - Волшебный корабль

– Оставь угрозы, они не нужны, – ровным голосом ответил Уинтроу, стараясь не выдать испуга. – Я служу Са. Я исполню свой долг.

Невольник с презрением толкнул его наземь перед женщиной.

– Ну так исполняй побыстрее!

Он смотрел мимо Уинтроу, лицо у него было каменное. Надсмотрщик и наниматель продолжали увлеченно торговаться. Наниматель стоял к рабам спиной, человек же с дубинкой – лицом. Он смеялся какой-то шуточке клиента («Ха! Ха! Ха!» – так могла бы смеяться заводная кукла), но в улыбке участвовал только рот, а крепко сжатый кулак и, более того, тяжелый взгляд, то и дело устремляемый на подопечных, весьма красноречиво свидетельствовали: горе тому из рабов, кто помешает торговаться. Другой рукой он постукивал дубинкой себя по бедру.

– Я… здесь не следует торопиться, – предупредил Уинтроу, уже стоя перед женщиной на коленях и пытаясь обрести должное сосредоточение.

Вместо ответа Кала, шатаясь, приподнялась, и он увидел: все ее ноги были в крови. Кровь пропитала даже землю в том месте, где она сидела. Ножные кандалы были черны от кровяных сгустков.

– Лем… – жалобно позвала она.

Мужчина быстро шагнул к ней, обнял, поддержал. Кала тяжело повисла у него на руках. С каждым вздохом у нее вырывался стон.

– Придется поторопиться! – мрачно сказал Лем.

Делать нечего, Уинтроу опустил предварительные молитвы. Не стал он и произносить слова утешения, долженствующие приготовить ее тело и душу. Он просто встал перед ней и протянул руки. Коснулся пальцами сторон ее шеи, и каждый палец нашел предназначенную для него точку.

– Это не смерть, – сказал Уинтроу женщине. – Я лишь освобождаю тебя от забот бренного мира, дабы твоя душа возмогла без помех уйти в высшие сферы. Согласна ли ты?

Она безмолвно кивнула.

Уинтроу принял ее согласие и сделал медленный вдох, приводя свои жизненные токи в согласие с ее токами. И потянулся глубоко внутрь себя, туда, где таился в небрежении будущий жрец. Того, что ему предстояло, он никогда еще самостоятельно не совершал. Он еще не прошел полного посвящения в таинства. Но кое-что знал. И действительно был способен помочь… Он мельком заметил, что мужчина по имени Лем заслонял его своей широкой спиной от надсмотрщика и все время косился через плечо. Другие рабы сгрудились как можно плотнее, стараясь закрыть происходившее от глаз горожан.

– Поторопись, – вновь подтолкнул Уинтроу Лем.

Служитель Са слегка прижал точки, безошибочно отысканные кончиками пальцев. Это воздействие изгонит страх и отодвинет боль, пока он будет разговаривать с Калой. Она будет слушать его. Она сможет поверить…

Сначала он вернул ей ее тело.

– Тебе – биение твоего сердца и веяние воздуха в легких. Тебе – зрение твоих глаз, слух твоих ушей, вкус во рту и осязание всего тела. Все это я передаю тебе во власть, дабы ты сама распоряжалась, быть им или не быть. Все это я возвращаю тебе, дабы ты в ясном сознании могла приготовиться к смерти. Я даю тебе утешение Са, дабы и ты могла другим его дать. – Он заметил в ее глазах тень сомнения и понял, что должен помочь ей осознать новообретенную власть. – Скажи вслух, – попросил он ласково, – скажи: «Мне тепло».

– Мне тепло… – еле слышно отозвалась она.

– Скажи: «Боль ушла».

– Боль ушла… – Она не проговорила, а скорее выдохнула эти слова, но еще не успела докончить, как на лице стали разглаживаться морщины, прорезанные страданием.

«Да она еще моложе, чем я посчитал», – подумал Уинтроу. Кала посмотрела на Лема и улыбнулась ему.

– Боль ушла, – повторила она.

Уинтроу отнял руки, но остался стоять, где стоял. Кала опустила голову Лему на грудь.

– Я люблю тебя, – просто сказала она. – Без тебя эта жизнь была бы совсем нестерпимой. Спасибо тебе… – Она вздохнула. – Поблагодари других за меня, ладно? За то, что грели своим теплом… работали больше, чтобы скрыть мою немочь… Поблагодари их…

Голос Калы смолк, и Уинтроу увидел свет Са, озаривший ее черты. Печали бренного мира уже оставляли ее. Она улыбнулась безмятежной детской улыбкой.

– Как прекрасны сегодня облака, любимый… белое на сером… ты видишь?

До чего просто! Ее дух, освобожденный от боли и скорби, немедленно обратился к созерцанию красоты. Уинтроу много раз видел подобное, но до сих пор изумлялся. Мирно и осознанно уходя в смерть, люди отбрасывали ненужную боль – и их души тянулись к чуду и к Са. Осознание смерти было необходимым моментом – без этого человек мог воспротивиться прикосновению или не принять его. А кое-кто оказывался неспособен отринуть боль: такие люди цеплялись за нее как за последнее свидетельство жизни. Но Кала отпустила бренное очень легко. Так легко, что Уинтроу понял – она уже очень давно хотела уйти.

Он тихо стоял рядом с нею и не говорил ничего. Он даже не слушал, что именно она говорила любимому. По щекам Лема, разрисованным шрамами и глубоко вколотыми татуировками, текли слезы и капали с небритого, грубо вылепленного подбородка. Он молчал, а Уинтроу понимал только, что Кала продолжала говорить о любви, свете и красоте. Однако струйка крови все так же стекала по ее голой ноге. Вот силы совсем оставили ее, и голова на груди Лема беспомощно поникла, но улыбка на лице так и не погасла.

«Она была гораздо ближе к смерти, чем я полагал… Она так мужественно держалась, что я обманулся. Она в самом деле скоро ушла бы».

Оставалось порадоваться, что он сумел подарить им с Лемом это прощание, мирное и достойное…

– Эй, ты! – Короткая дубинка с силой ткнула Уинтроу в поясницу. – Ты что тут делаешь?

Задав вопрос, рабский надсмотрщик не дал Уинтроу ни времени, ни возможности ответить. Он просто отшвырнул его прочь, пребольно наподдав в ребра, и Уинтроу, задохнувшись, сложился пополам. А надсмотрщик уже стоял среди рабов, прожигая свирепым взглядом Лема и Калу.

– А ну убери лапы! – рявкнул он на Лема. – Не иначе собрался опять ее обрюхатить, прямо тут, посреди улицы? Не успел я от предыдущего вашего ублюдка избавиться, а вы нового строгаете?

И сдуру (иначе не скажешь) схватил обмякшую Калу за плечо, чтобы оторвать от мужчины. Однако Лем не разжал рук. На месте надсмотрщика Уинтроу удрал бы без оглядки от одного взгляда раба, но тот был не из робких. Он огрел Лема по лицу своей дубинкой – короткое, очень умелое движение, явно отточенное ежедневными повторениями. На скуле Лема лопнула кожа, хлынула кровь…

– Убери лапы! – снова взревел коротышка.

Неожиданный и жестокий удар наполовину оглушил великана-раба, и надсмотрщик сумел вырвать Калу из его рук, чтобы пренебрежительно швырнуть в кровавую грязь… Она безвольно повалилась и осталась лежать. Голубые глаза, неподвижно устремленные в небо, хранили блаженное выражение. Уинтроу видел наметанным взглядом, что она действительно уходила. Мир страданий, тягот и унижений больше не существовал для нее. Вот ее дыхание стало слабеть… и прекратилось совсем.