Робин Хобб - Волшебный корабль

– Но отец негодовал, – напомнила Кефрия.

– Его возмущали условия. Он часто говорил, что полностью с задолженностью чащобам еще никто не разделался. Проценты растут, говорил он, долг громоздится на долг, так что цепи, связывающие два семейства, с годами только делаются прочнее. И это ему страшно не нравилось. Он мечтал, чтобы в один прекрасный день корабль оказался полностью нашим, оплаченным, очищенным от долгов… Чтобы нам ничто не мешало в любой момент собрать вещи и покинуть Удачный…

Кефрии показалось, будто поколебались самые корни жизненного устройства. Покинуть Удачный? Неужели отец вправду думал о том, чтобы увезти семью из Удачного?

А мать продолжала:

– И хотя его бабка и отец торговали товарами из чащоб, Ефрону всегда казалось, будто эти вещи… замараны. Именно так он и выражался: замараны. Слишком много в них магии. Ему неизменно казалось, будто рано или поздно за такую магию придется… расплачиваться. И еще он полагал, что для него было бы бесчестьем нести в наш мир магию, происходящую из других мест и времен, магию, быть может послужившую причиной крушения другого народа. А может, даже не одного какого-то народа, а всех Про́клятых берегов. Иногда мы с ним беседовали об этом поздними вечерами, и он говорил, что боится, как бы мы таким образом не уничтожили самих себя и весь наш мир. Так, как это получилось со Старшими.

Роника замолчала, и некоторое время обе женщины сидели в тишине, размышляя. О подобных вещах редко упоминали вслух. Точно так же, как лоции труднопроходимых проливов давали неизмеримые выгоды при торговле, тому же служили и трудно завоеванные знания, коими владели семейства Удачного и чащоб. Тайны, которыми они сообща обладали, служили основанием для их благосостояния. Столь же прочным, как и прибыток от купли-продажи разных товаров.

Но вот Роника откашлялась:

– И тогда он совершил смелый поступок, к тому же давшийся нелегко. Он прекратил торговать на реке. Это означало, что отныне ему приходилось трудиться вдвое против прежнего и отсутствовать дома втрое против былого, чтобы зарабатывать те же самые деньги. Вместо Дождевых чащоб он стал посещать разные укромные местечки в узких заливах к югу от Джамелии. Он торговал там с местным населением, привозил дорогие и невиданные товары. Но – никакой магии. Он поклялся, что и без всякой магии сколотит для нас состояние. И, останься он жив, так бы оно, наверное, и случилось.

– Папа… думал, наверное, что и Кровавый мор из-за магии начался? – осторожно поинтересовалась Кефрия.

– Кто тебе такое сказал? – удивилась Роника.

– Я тогда была совсем маленькая… Дело было вскорости после того, как умерли мальчики. Помнится, Давад к нам пришел… Папа плакал, а я пряталась за дверью. Вы все сидели здесь, в этой комнате. Я хотела войти, но боялась. Папа никогда прежде не плакал. И я слышала, как Давад Рестар на чем свет стоит клял торговцев из чащоб. Он говорил: «Подкапывая город, они вырыли эту заразу». У него ведь и жена умерла, и дети. И еще он сказал…

– Я помню, – неожиданно перебила Роника. – Я помню, что он говорил. Но ты тогда была еще слишком мала, чтобы понять: это он сболтнул от горя. От очень страшного горя…

Роника покачала головой, в ее глазах стояла безысходность – отражение тех жутких дней.

В подобные минуты человек городит такое, чего на самом деле совсем не имеет в виду. Такое, что в обычной жизни ему и в голову-то не придет. Ну и Даваду было просто необходимо обвинить кого-то в своих утратах. И он начал все валить на торговцев из чащоб. Но он давно это пережил.

Кефрия набрала в грудь воздуха:

– А правда ли, что его сын…

– Что там? Что такое?! – вдруг вскрикнула Роника.

Кефрия мгновенно смолкла, и обе они замерли, все обратившись в слух. Роника распахнула глаза, настороженно прислушиваясь.

– Прозвучало как гонг… – прошептала Кефрия в тишине.

Право, жутковато было услышать гонг жителей Дождевых чащоб, как раз когда они про них говорили! Кефрии почудилось также, что в коридоре прозвучали чьи-то шаги. Она дико покосилась на мать и вскочила на ноги. Роника подоспела к двери почти одновременно с дочерью. Кефрия распахнула дверь… Но за порогом никого не было – лишь Малта как раз исчезала в дальнем конце.

– Малта! – резко окликнула Кефрия.

– Да, мама? – Девочка вновь выглянула из-за угла.

На ней была ночная рубашка, она держала в руках чашку и блюдце.

– Почему ты разгуливаешь по дому в такой поздний час? – спросила Кефрия требовательно.

Малта подняла в руках чашку.

– Мне не спалось, и я себе ромашкового чаю заварила.

– А ты не слышала такого странного звука с полминуты назад?

Малта пожала плечами:

– Не знаю… Мне показалось, может, кошка что-нибудь уронила?

– А может, и нет, – пробормотала Роника беспокойно.

Она протиснулась мимо Кефрии и отправилась на кухню. Кефрия последовала за нею. Следом, все так же держа свою чашку, двинулась любопытная Малта.

На кухне было темно, только тлели прикрытые угли. Знакомые запахи придавали ощущение безопасности: угли, еда, дрожжевой дух теста, поставленного подниматься, – утром собирались печь хлеб. Роника разожгла свечу, прошла к внешней двери и растворила ее. Внутрь хлынул холодный воздух зимней ночи, по кухне призраками заклубился туман…

– Кто там? – спросила Кефрия громко.

Свеча трещала на сквозняке.

– Никого нет… уже, – мрачно ответила мать.

Она вышла из двери и стояла на холодном крыльце. Вот она огляделась, а потом, нагнувшись, подняла что-то. Вернулась на кухню и плотно притворила дверь.

– Что там такое? – хором спросили Малта и Кефрия.

Роника поставила свечу на стол. И положила подле нее маленькую деревянную шкатулку. Присмотрелась к ней… и, повернувшись к внучке, строго сощурилась:

– Подписано – Малте.

– В самом деле? – вскричала та восторженно. – Что там? От кого?

И она ринулась к столу, горя предвкушением. Как она любила сюрпризы!

Но бабушка твердо накрыла посылочку рукой, не дав Малте ее схватить. Это означало отказ.

– Насчет того, «что там», – проговорила она ледяным тоном, – так это, я полагаю, сновидческая шкатулка. В Дождевых чащобах это традиционный подарок при ухаживании.

Кефрия почувствовала, как дало перебой ее сердце. Ей стало трудно дышать. Малта же пыталась вытащить шкатулку из-под бабкиной ладони.

– Что в ней? – требовала она. – Отдай ее мне!

– Нет. – В голосе Роники прозвучала вся ее властность. – Пойдем-ка с нами в кабинет твоего дедушки. Тебе придется дать некоторые объяснения, милочка!

И, подхватив шкатулку, Роника покинула кухню.

– Мама, ну это же несправедливо! Она подписана – мне! Ну пускай бабушка ее отдаст! Мама! Мама?