Робин Хобб - Волшебный корабль

– Вот что, Кайл, – сказала она. – Мне не хотелось этого говорить при Альтии, ей ведь и так немного нужно, чтобы взбунтоваться… Но все нынешнее утро ты вел себя как последний осел. Я в самом деле не должна особо вмешиваться в твои отношения с сыном – как ты, помнится, весьма тактично заметил. Так вот, моя дочь Альтия – это тебе не Уинтроу. Я распоряжаюсь ею, а вовсе не ты. И я нахожу твои усилия по ее обузданию полностью неприемлемыми!

Она ожидала, что вид у него сделается по крайней мере виноватый, но просчиталась. Физиономия Кайла отражала только упрямство. И Роника поневоле спросила себя, причем не в первый уже раз, а правильно ли она поступила, отдав все семейное наследство одной старшей дочке. Может ли быть, что в своем уповании на здравый смысл зятя она полностью просчиталась?

И то, что сказал Кайл, подтвердило ее худшие опасения:

– Я теперь глава этой семьи. С какой же стати Альтия не должна мне подчиняться?

– Она моя дочь, а не твоя. Она сестра твоей жены, а не твоя.

– Но она носит ту же фамилию, что и вы обе. И то, что она творит, влияет на то, как эту фамилию воспринимают люди. А потому, ежели вы с Кефрией окажетесь неспособны ее урезонить, придется заняться ее воспитанием уже мне, и я буду действовать не уговорами. У нас, знаете ли, на сюсюканье просто времени нет. И Уинтроу, и Альтию надо заставить признать свои обязанности и начать их исполнять. Причем исполнять хорошо!

– Что касается Альтии, ее права и обязанности определять не тебе. Это мое дело!

В голосе Роники Вестрит звучала та железная решимость, что столь часто выручала ее при заключении сделок.

– Ну, это ты так видишь положение дел. Мне все представляется иначе. Мне, в частности, передано управление ее денежным содержанием. И я собираюсь сам решать, сколько ей выделять. Надеюсь, это заставит ее пересмотреть свое поведение и сделать его более приемлемым.

Его тон оставался рассудочным и спокойным. Но смысл сказанного поразил Ронику в самое сердце.

– Ты поносишь мою дочь за ее поведение, но тем самым ты бросаешь тень и на то воспитание, которое дали ей ее родители – я и покойный Ефрон. Ты имеешь право не одобрять то, как мы ее растили, но высказываться на сей счет никто тебя не просил. И я доверила Кефрии ее денежное содержание вовсе не как средство принуждать Альтию к чему-либо – просто затем, чтобы Кефрия определяла, что мы в этом смысле можем себе позволить, а что нет. Сестра не должна принуждать сестру, это нехорошо! И уж подавно не дело этим заниматься зятю! Кстати, я совершенно не собиралась выдворять Альтию с «Проказницы» силой. Я собиралась лишь побудить ее попробовать найти себя в чем-то другом – когда она сама убедится, что корабль в хороших руках.

Роника опустилась на скамью у стола, скорбно качая головой. Каким продуманным и мудрым казалось ей решение о наследстве – и вот теперь все трещало по швам. Как легко оказалось пустить все наперекосяк.

– В том, что касается Альтии, – продолжала она, – мой покойный муж был прав от начала до конца. Ее можно только побуждать, но ни в коем случае не принуждать. Только лаской – а таской ничего не получится. Криком и колотушками от нее ничего не добиться, хотя бы это и пытались сделать для ее же собственной пользы. Вчера она была не в себе от горя, неужели это так трудно понять? И… что бы ты ни думал о Брэшене, я-то знаю, какого высокого мнения был о нем Ефрон. Отчего не предположить, что он и в самом деле собирался просто довести ее до дому? Самое естественное дело для порядочного человека, заметившего, что дама опечалена и в беде.

– Ну да, – с тяжеловесной язвительностью кивнул Кайл. – И весь день перед этим они всего лишь чаи распивали.

Вот тут он сделал ошибку. Очень скверную ошибку. Роника перевела взгляд на старшую дочь – и смотрела на нее не отрываясь, пока та не заметила и на мгновение не вскинула глаза.

– Кефрия, – сказала мать негромко. – Ты-то знаешь, чего я хотела добиться, составляя эти документы. Ты поступишь бесчестно, если используешь свое преимущество при наследовании, чтобы попытаться принудить сестру исполнять твою волю. Скажи мне здесь и сейчас, что этого не произойдет! Что ты не позволишь этому произойти!

– Ей, – вставил Кайл, – о собственных детях думать надо.

– Кефрия, – повторила мать. И полностью скрыть мольбу ей не удалось.

– Я… – Взгляд Кефрии перебегал с лица Роники на каменную физиономию мужа. Она дышала, точно мышь в мышеловке. – Я не могу! – взвизгнула она наконец. И заломила руки, прижав их к груди. – Ну что вы все так на меня смотрите! Не знаю я ничего и знать не хочу!

– А тебе и не надо, – заверил ее Кайл. – Все бумаги подписаны. Причем при свидетелях. Ты прекрасно понимаешь, как надо правильно поступить ради блага Альтии. И тебе отлично известно, что никто из нас твоей сестре зла не желает. Верь себе, Кефрия. И мне верь, я ведь твой муж.

Кефрия последний раз покосилась на мать (та смотрела на нее, не в силах поверить) и, опустив глаза, уставилась в полированные глубины столешницы. Ее руки нервно заскользили по гладкому дереву.

– Я верю тебе, Кайл, – наконец прошептала она. – Я верю. Но я не хочу обижать Альтию. Я не хочу выглядеть… жестокой…

– Ни в коем случае, – заверил Кайл. – Доколе она сама не будет жестока по отношению к нам. Это только справедливо.

– Ну… вроде бы да… – протянула Кефрия неуверенно.

И быстро посмотрела на мать, ища поддержки, но лицо Роники ничего не выражало. Она-то всегда полагала, будто Кефрия была внутренне сильней младшей сестры. Ведь она выбрала путь, исполненный ответственности, в то время как Альтия жила беззаботной папиной любимицей, не вылезая из путешествий. Кефрия привела в дом мужа, родила деток, вела свое собственное хозяйство и посильно участвовала в делах, касавшихся основного владения. Или… так только казалось Ронике, когда она составляла бумаги о наследовании? Теперь пожилая женщина с неожиданной ясностью видела, что все хозяйствование Кефрии заключалось в отдаче распоряжений во время уборки, в составлении меню, в хождении за покупками да выходах в свет. Верно, все это высвобождало Ронике время для того, чтобы заниматься вещами более важными. Как же она проглядела, что Кефрия все время была, в общем-то, на посылках, подчиняясь сперва матери, потом мужу? Когда она последний раз высказывала собственное мнение да еще пробовала отстаивать его? Роника честно попробовала припомнить. Не получилось.

Ох, ну почему, почему она все увидела в истинном свете только теперь? О Са милосердный, вот такой вот безвольной Кефрии Роника сама отдала все бразды правления – и семейным хозяйством, и самими жизнями домочадцев! Законы и традиции Удачного гласили ясно и внятно: после смерти мужчины его имущество переходило отпрыску. Не жене. Ну то есть Роника вполне могла бы оставить себе свое давнее приданое… если бы к настоящему времени от него хоть что-то осталось.